Вена, январь 1894 г.

Кабинет довольно просторный, но так заставлен мебелью, что кажется меньше, чем есть на самом деле. Большая часть стен, декорированных матовым стеклом, скрывается за стеллажами и шкафами. Чертежный стол возле окна почти полностью скрыт под ворохом бумаг, схем и чертежей, разложенных по никому неведомому принципу, а сидящий за столом человек в пенсне так сливается с обстановкой, что почти неразличим на ее фоне. Шуршание карандаша, царапающего бумагу, звучит так же методично и размеренно, как тиканье часов в углу.

Когда раздается стук в дверь, карандаш перестает шуршать и лишь часы продолжают тикать как ни в чем не бывало.

— К вам мисс Берджес, сэр, — заглянув в кабинет, объявляет секретарша. — Она сказала не беспокоить вас, если вы очень заняты.

— Никакого беспокойства, — отвечает мистер Баррис, бросая карандаш на стол и поднимаясь с кресла. — Попросите ее войти.

Секретарша исчезает, и в дверях появляется молодая женщина в модном платье с кружевной отделкой.

— Привет, Итан, — здоровается с порога Тара Берджес. — Прости, что являюсь без предупреждения.

— Милая Тара, нет нужды извиняться. Ты, как всегда, чудесно выглядишь, — говорит мистер Баррис, целуя ее в обе щеки.

— А ты все не стареешь, — замечает Тара, бросив на него многозначительный взгляд.

Улыбка исчезает с его лица, и он отводит глаза, закрывая за ней дверь.

— Что привело тебя в Вену? — интересуется он. — И где ты потеряла сестру? Я редко вижу вас порознь.

— Лейни вместе с цирком сейчас в Дублине, — объясняет Тара, разглядывая кабинет. — А я… Я захандрила и решила попутешествовать в одиночестве. Повидать разбросанных по свету друзей — чем не повод? Конечно, следовало бы телеграфировать, но решение было принято несколько спонтанно. К тому же я была не вполне уверена, что мне будут рады.

— Я всегда рад тебе, Тара, — возражает мистер Баррис.

Он пододвигает ей стул, но она не замечает этого, прогуливаясь между столов, заставленных искусно сделанными моделями зданий, временами останавливаясь, чтобы получше разглядеть детали: арку над входом, винтовую лестницу.

— В нашей ситуации постепенно становится трудно провести черту между старыми друзьями и деловыми партнерами, — задумчиво говорит Тара. — Кто мы: люди, которые за светской беседой скрывают связывающие их тайны, или нечто большее? Вот эти — настоящее чудо, — добавляет она, задержавшись возле модели сложной сквозной колонны с встроенными по центру часами.

— Благодарю, — отвечает мистер Баррис. — Здесь многое еще предстоит доделать. Мне нужно отправить окончательные чертежи Фридриху, чтобы он мог приступить к изготовлению часов. Думаю, в полную величину это будет выглядеть куда эффектнее.

— У тебя здесь есть планы цирка? — спрашивает Тара, разглядывая приколотые булавками к стенам схемы.

— Так получилось, что нет. Я оставил их у Марко в Лондоне. Собирался приберечь себе экземпляр для архива, но, похоже, забыл.

— Ты когда-нибудь еще забывал оставить себе копию собственных чертежей? — допытывается Тара, проводя пальцем по стеллажу, уставленному аккуратными рядами папок с документами.

— Нет, — признается мистер Баррис.

— А ты… Тебе не кажется это странным? — не отстает Тара.

— Не особенно, — говорит мистер Баррис. — А тебе кажется?

— Мне многое в цирке кажется странным, — говорит Тара, поигрывая кружевом манжеты.

Мистер Баррис садится за стол и откидывается в кресле.

— Мы можем обсудить то, зачем ты сюда приехала, или будем и дальше танцевать вокруг да около? — спрашивает он ее. — Признаюсь сразу, танцор я неважный.

— По личному опыту знаю, что это не так, — усмехается Тара, усаживаясь на стул напротив него, однако ее взгляд продолжает блуждать по комнате. — Впрочем, для разнообразия было бы неплохо хоть раз поговорить начистоту. Порой мне кажется, что мы давно забыли, как это делается. Почему ты уехал из Лондона?

— Подозреваю, что я уехал во многом по той же причине, по которой вы с сестрой так часто путешествуете, — говорит мистер Баррис. — Слишком много любопытных взглядов и неискренних комплиментов. Не думаю, что кто-то догадался, что именно с ночи открытия цирка мои волосы перестали редеть, но в конце концов люди стали обращать на это внимание. И если про тетушку Падва можно сказать, что она хорошо сохранилась, а все, что касается Чандреша, списать на его эксцентричность, то на нас смотрят с особым пристрастием, поскольку мы больше похожи на обычных людей.

— Хорошо тем, кто может раствориться в цирке, — замечает Тара, глядя в окно. — Время от времени Лейни предлагает и нам начать путешествовать вместе с ним, но я сомневаюсь, что это решит наши проблемы. Мы так взбалмошны, что это не доведет нас до добра.

— Не думай об этом, — робко советует мистер Баррис.

Тара качает головой.

— Сколько времени у нас еще есть, пока достаточно просто менять города? Что нам делать потом? Менять имена? Я… Мне не по душе, когда меня вынуждают идти на такой обман.

— Я не знаю, — говорит мистер Баррис.

— А ведь происходит еще много такого, о чем мы не догадываемся, я уверена в этом, — вздыхает Тара. — Я пыталась поговорить с Чандрешем, но это было похоже на разговор немого с глухим. Я не хочу сидеть сложа руки, когда что-то явно идет не так. Мне кажется, будто я… не то чтобы в ловушке, но что-то вроде того. И я не знаю, как с этим быть.

— И ты ищешь ответы на свои вопросы, — говорит мистер Баррис.

— Я не знаю, чего ищу, — признается Тара, и на мгновение по ее лицу пробегает тень, словно она вот-вот разрыдается, но ей удается взять себя в руки. — Итан, ты никогда не думаешь, что спишь и никак не можешь проснуться?

— Не сказал бы.

— Мне вдруг стало трудно различить, где сон, а где явь, — говорит Тара, вновь принимаясь теребить кружевные манжеты. — Мне не нравится, когда меня держат в неведении. И верить в невозможное мне тоже не больно-то по душе.

Перед тем как ответить, мистер Баррис снимает пенсне, протирает стекла платком и смотрит на свет, не осталось ли разводов.

— Я перевидал многое из того, кто когда-то казалось мне невероятным. И теперь я уж толком и не знаю, где проходит граница возможного. Поэтому я решил: буду делать свое дело как умею, а другие пусть делают свое.

Он открывает ящик стола и, покопавшись в нем немного, кладет на стол визитку. На ней указано только имя. Даже глядя на перевернутую карточку, Тара без труда различает буквы «А» и «X» — и ничего больше. Мистер Баррис берет карандаш и приписывает под отпечатанными инициалами лондонский адрес.

— Не думаю, что в ту ночь кто-либо из нас в полной мере понимал, во что ввязывается, — говорит он. — Если ты намерена разобраться во всем до конца, мне кажется, из всех нас только он способен тебе помочь, но не могу обещать, что он во всем пойдет навстречу.