Я пытаюсь следить за его словами, но мысли путаются. Я чувствую фирменные признаки страха: потные ладони, учащенное сердцебиение, стеснение в груди, сухость во рту, комок в горле, затрудненное дыхание. Он берет мою голову в ладони и склоняется надо мной.

– Будь храброй, Трис, – шепчет он. – В первый раз всегда сложнее.

Его глаза – последнее, что я вижу.

Я стою в сухой траве по пояс. Воздух пахнет дымом и обжигает ноздри. Небо над головой – цвета желчи, и при виде него меня переполняет тревога, так что хочется съежиться.

Я слышу шорох, словно ветер листает страницы книги, но ветра нет. Воздух неподвижный и тихий, не считая шелеста, не горячий и не холодный – вообще не похожий на воздух, но я все же могу дышать. Сверху пикирует тень.

Что-то опускается мне на плечо. Тяжесть и острые когти… я выбрасываю руку вперед, судорожно сжимая пальцы, чтобы стряхнуть незваного гостя. Я чувствую что-то гладкое и хрупкое. Перо. Я прикусываю губу и кошусь в сторону. Черная птица размером с предплечье поворачивает голову и смотрит на меня глазом-бусинкой.

Я стискиваю зубы и снова бью ворону ладонью. Она запускает когти глубже и не шевелится. Я кричу, больше от досады, чем от боли, и бью ворону обеими руками, но она остается на месте, непоколебимая, косящая на меня одним глазом, и ее перья мерцают в желтоватом свете. Грохочет гром, раздается стук капель по земле, но дождя нет и в помине.

Небо темнеет, как будто туча заслоняет солнце. Продолжая отбиваться от вороны, я поднимаю глаза. Стая ворон несется на меня, наступающая армия растопыренных когтей и пронзительно орущих разинутых клювов, наполняющих воздух гамом. Вороны спускаются единым фронтом, пикируют на меня, сотни черных глаз-бусинок сверкают.

Я пытаюсь бежать, но ноги словно вросли в землю и отказываются двигаться, как и ворона на моем плече. Я кричу, когда птицы окружают меня, крылья хлопают в ушах, клювы впиваются в плечи, когти раздирают одежду. Я кричу, пока из глаз не брызжут слезы, и размахиваю руками. Кулаки задевают крепкие птичьи тела, но без толку: их слишком много. Я одна. Вороны кусают меня за пальцы, прижимаются к телу, их крылья скользят по затылку, лапы впиваются в волосы.

Я верчусь, дергаюсь и падаю на землю, закрывая голову руками. Вороны кричат надо мной. Я чувствую, как в траве кто-то ерзает, ворона пробирается мне под руку. Я открываю глаза, и она щиплет меня за лицо, клюет в нос. Кровь капает на траву, и я всхлипываю, утираясь ладонью, но еще одна ворона протискивается под другую мою руку и вцепляется когтями в перед рубашки.

Я кричу, я рыдаю.

– Помогите! – ору я. – Помогите!

Вороны сильнее бьют крыльями, в ушах раздается рев. Мое тело горит, и они повсюду, и я не могу думать, не могу дышать. Я открываю рот, чтобы глотнуть воздуха, и в него набиваются перья, перья забивают горло, спускаются в легкие, заменяя кровь в жилах своим мертвым грузом.

– Помогите! – рыдаю и кричу я, отупело, бессмысленно.

Я умираю, умираю, умираю.

Кожу печет, я истекаю кровью, и вороны вопят так громко, что звенит в ушах, но я не умираю, и я вспоминаю, что все это не реально, но это кажется реальным, кажется таким реальным. «Будь храброй», – звучит в голове голос Четыре. Я зову его, вдыхаю перья и выдыхаю: «Помоги!» Но помощь не придет, я одна.

«Ты останешься в галлюцинации, пока не успокоишься», – продолжает его голос, и я кашляю, и лицо мое мокро от слез, и еще одна ворона пробралась мне под руки, и край ее острого клюва касается моего рта. Ее клюв раздвигает мне губы и скребется о зубы. Ворона просовывает голову мне в рот, и я стискиваю зубы, чувствуя отвратительный вкус. Я сплевываю и сжимаю зубы, чтобы не впустить ее дальше, но четвертая ворона подталкивает меня под ступни, а пятая щиплет ребра.

«Успокойся». Я не могу, не могу. Голова пульсирует от боли.

«Дыши». Я держу рот закрытым и втягиваю воздух через нос. Прошли часы с тех пор, как я оказалась одна в поле; прошли дни. Я выдыхаю через нос. Сердце бешено бьется в груди. Я должна замедлить его ритм. Я снова вдыхаю, мое лицо мокро от слез.

Я всхлипываю и заставляю себя растянуться лицом вниз на траве, которая колет кожу. Я раскидываю руки и дышу. Вороны толкаются и клюются по бокам, прогрызая себе путь сквозь меня, и я не мешаю им. Постепенно расслабляя мышцу за мышцей, я позволяю им хлопать крыльями, кричать, щипаться и толкаться. Пусть меня обглодают до костей.

Боль переполняет меня.

Я открываю глаза и оказываюсь в металлическом кресле.

Я ору и бью руками, головой и ногами, чтобы стряхнуть птиц, но они исчезли, хотя я все еще чувствую их перья на затылке, когти в плече и свою горящую кожу. Застонав, я прижимаю колени к груди, зарываясь в них лицом.

Рука касается моего плеча, и я отмахиваюсь кулаком, попадая по чему-то твердому, но мягкому.

– Не трогай меня! – всхлипываю я.

– Все закончилось, – произносит Четыре.

Рука неловко гладит меня по волосам, и я вспоминаю, как отец гладил меня по голове, целуя на ночь, как мать касалась моих волос, подстригая их. Я провожу ладоням и по рукам, смахивая перья, хотя знаю, что никаких перьев нет.

– Трис.

Я раскачиваюсь назад и вперед на металлическом кресле.

– Трис, я провожу тебя в спальню, хорошо?

– Нет! – рявкаю я.

Я поднимаю голову и сверкаю глазами, хотя ничего не вижу сквозь пелену слез.

– Они не должны меня видеть… в таком состоянии…

– Да успокойся уже. – Он закатывает глаза. – Пройдем через заднюю дверь.

– Мне ни к чему, чтобы ты…

Я качаю головой. Мое тело дрожит, и я чувствую такую слабость, что не знаю, смогу ли стоять, но я должна попытаться. Я не могу оказаться единственной, кого придется провожать в спальню. Даже если меня не увидят, все равно рано или поздно узнают, будут судачить…

– Чепуха.

Он хватает меня за руку и выдергивает из кресла. Я смаргиваю слезы с глаз, вытираю щеки тыльной стороной ладони и позволяю отвести себя к двери за компьютерным экраном.

Мы молча идем по коридору. В сотне ярдов от комнаты я вырываю у него руку и останавливаюсь.

– Зачем со мной так поступили? – спрашиваю я. – В чем смысл? Я не подозревала, что обрекаю себя на недели мучений, когда выбирала Лихость!

– Ты думала, преодолеть трусость будет легко? – спокойно спрашивает он.

– Преодоление трусости здесь ни при чем! Трусость – это то, как ты ведешь себя в реальной жизни, а в реальной жизни никакие вороны не заклюют меня до смерти, Четыре!

Я закрываю лицо ладонями и рыдаю.

Он ничего не говорит, просто стоит рядом, пока я плачу. Мне нужно всего несколько секунд, чтобы успокоиться и снова вытереть лицо.