– Теперь можно. В сущности, только что получил допуск. Снова могу пить. Умеренно. Пиво – это хорошо.

Босх вышел на кухню. Маккалеб остался в гостиной.

– Я уже бывал здесь, – донесся на кухню его голос. – Ты не помнишь?

Босх вернулся с двумя открытыми бутылками "Энкор стим". Подал одну Маккалебу.

– Нужен стакан? Когда ты был здесь?

Маккалеб взял бутылку.

– Сьело Асул.

Сделал большой глоток из горлышка, отвечая на вопрос Босха о стакане.

"Сьело Асул", – подумал Босх и вспомнил. Когда-то они пили на террасе, глуша боль от дела слишком ужасного, чтобы серьезно размышлять о нем на трезвую голову. Он помнил, как было неловко на следующий день от того, что раскис и все время риторически вопрошал нетвердым голосом: "Где же рука Божья, где же рука Божья?"

– Ах да... Один из самых критических моментов в моей жизни.

– Точно. Только дом другой. Старый съехал с холма во время землетрясения?

– Вот-вот. Целиком. Пришлось начинать с нуля.

– Ага, я ехал и ничего не узнавал. А потом увидел машину и решил, что другого копа по соседству быть не может.

Босх вспомнил о черно-белом автомобиле, припаркованном под навесом. Он не потрудился вернуться в участок и сменить его на свою личную машину. Это сберегло бы время утром, позволив ехать прямо в суд. Машина была черно-белая, без мигалок на крыше. Детективы пользовались ими в рамках программы, целью которой было создать впечатление, будто копов на улицах больше, чем на самом деле.

Маккалеб и Босх чокнулись бутылками.

– За Сьело Асул.

– Ага, – отозвался Босх.

Пиво было хорошее, холодное, как лед. Первое пиво с начала процесса.

– Твоя бывшая? – спросил Маккалеб, указывая на фотографию в рамке.

– Моя жена. Пока не бывшая... по крайней мере насколько я знаю. Хотя, пожалуй, к тому идет.

Босх уставился на единственную оставшуюся у него фотографию Элеоноры.

– Очень жаль, приятель.

– Так что стряслось, Терри? Мне еще надо посмотреть...

– Знаю. Процесс. Прости, что вломился без приглашения. Да, в это уходишь с головой... Просто я хотел прояснить пару моментов по делу Ганна. И еще хотел кое-что тебе рассказать. Вернее, показать.

Маккалеб вытащил из заднего кармана бумажник, открыл его и достал фотографию. Подал Босху. Фотография была сделана под размер бумажника. На ней была изображена женщина с ребенком на руках.

– Моя дочь. И моя жена.

Босх кивнул и присмотрелся. И мать, и ребенок были темноволосыми и темнокожими – и очень красивыми. А для Маккалеба, наверное, еще красивее.

– Чудесно, – сказал он. – Малышка, похоже, новорожденная. Такая кроха.

– Ей сейчас около четырех месяцев. Хотя фотография сделана месяц назад. И кстати, вчера за ленчем я забыл тебе сказать. Мы назвали ее Сьело Асул.

Босх перевел взгляд с фотографии на Маккалеба. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом детектив кивнул:

– Славно.

– Я сказал Грасиеле, что хочу назвать ее так, и объяснил почему. Она решила, что это хорошая идея.

Босх вернул ему фотографию.

– Надеюсь, когда-нибудь малышка тоже так решит.

– Я тоже надеюсь. Обычно мы зовем ее Си-Си. В общем, помнишь тот вечер, как ты все спрашивал о руке Божьей и не мог больше нигде ее найти? Со мной было то же самое. Я потерял ее. Эта работа... трудно не потерять. Потом... – Он посмотрел на фотографию. – Вот она, прямо здесь. Я нашел ее снова. Руку Божью. Вижу в ее глазах.

Босх долго смотрел на него, потом кивнул:

– Рад за тебя, Терри.

– Я хочу сказать, что не пытаюсь произвести впечатление... Просто говорю, что нашел потерянное. И не знаю, продолжаешь ли ты искать... В общем, я хочу сказать, что она есть. Не сдавайся.

– Наверное – для некоторых.

Босх перевел взгляде Маккалеба на тьму за стеклянной дверью, осушил бутылку и ушел на кухню, чтобы нарушить данное себе слово ограничиться одной. Окликнул Маккалеба, спросил, созрел ли тот для второй, однако гость отказался. Заглянув в открытый холодильник, остановился и закрыл глаза, подставив лицо прохладному воздуху и думая о том, что только что сказал Маккалеб.

– Себя ты к некоторым не относишь?

Босх поднял голову, услышав голос Маккалеба. Тот стоял в дверях кухни.

– Что?

– Ты сказал, "для некоторых". Себя ты к ним не относишь?

Босх достал из холодильника пиво и снял со стены открывалку для бутылок. Бутылка со щелчком открылась, и он сделал большой глоток, прежде чем ответить.

– Что это вдруг, Терри, двадцать вопросов? Собираешься стать священником?

Маккалеб улыбнулся и покачал головой:

– Прости, Гарри. Свежеиспеченный отец, понимаешь? Наверное, жажда поделиться со всем миром, вот и все.

– Замечательно. Ты хочешь поговорить о Ганне?

– Конечно.

– Давай выйдем и посмотрим на ночь.

Они вышли на террасу. Шоссе 101, как обычно, представляло собой ленту света, сверкающую жилу, прорезавшую горы. Небо было чистое, смог на прошлой неделе смыло дождем.

Огни на дне долины, казалось, тянулись в бесконечность. У дома была только тьма, прячущаяся в зарослях кустарника у подножия холма. Снизу доносился аромат эвкалипта: он всегда пахнет сильнее после дождя.

Маккалеб заговорил первым:

– У тебя тут приятное местечко, Гарри. Очень приятное. Тяжело, наверное, когда каждое утро приходится ехать вниз, в эту чуму.

Босх смерил его взглядом:

– Нет, пока получается время от времени прихлопывать разносчиков заразы. Людей вроде Дэвида Стори. Я против этого не возражаю.

– А как насчет тех, кто уходит от наказания? Вроде Ганна.

– Никто не уходит, Терри. Если бы я не верил, что это так, то не смог бы работать. Конечно, мы можем и не добраться до каждого, но я верю в круг. "Большое колесо". То, что уходит, вернется. Рано или поздно. Возможно, в отличие от тебя я не слишком часто вижу руку Божью, но я в это верю.

Босх поставил бутылку на перила. Она была пуста, и ему хотелось еще, однако он знал, что пора тормозить. Завтра в суде ему понадобится все серое вещество. Пришла мысль о сигарете и о закрытой пачке в кухонном шкафу. Нет, с этим покончено.

– Тогда то, что произошло с Ганном, подтверждает твою веру в теорию "большого колеса".

Босх долго не отвечал. Просто смотрел на долину света.