Тогда народ решил перейти от слов к делу и, несмотря на все усилия Адамса его удержать, ринулся в порт. «Сыны свободы» нарядились индейцами из племени могавков. Около сотни человек поднялись на три корабля и часа за три побросали за борт 342 тюка с чаем. Больше они не тронули ничего и никого.

Новости из Бостона добрались до Маунт-Вернона ближе к Новому году. Вашингтон был раздосадован методами «Сынов свободы», хотя и считал налог на чай категорически неприемлемым. Он знал, что Лондон этого так не оставит. Не дай бог наступит тот самый переворот, которого он опасался…

Тут как раз пришло письмо от доктора Купера: он не может противиться желанию Джеки покинуть колледж и вступить в законный брак. Вашингтон остался в одиночестве, лишившись последнего союзника. Марта была на стороне сына, к тому же тот был последним из рода Кастисов. Бог с ним, пусть женится.

Второго февраля 1774 года в Маунт-Эри, Мэриленд, вотчине клана Калвертов, состоялось бракосочетание девятнадцатилетнего Джона Парка Кастиса и шестнадцатилетней Элеанор Калверт. После смерти Пэтси прошло всего полгода; Марта Вашингтон не сочла возможным явиться на свадьбу в трауре и осталась дома, передав новобрачным через своего супруга поздравительное письмо. Разумеется, она с нетерпением ожидала их в Маунт-Верноне. А Джордж поехал. Теперь он больше не опекун и ни за кого не отвечает.

Известие о «Бостонском чаепитии» потрясло британскую политическую элиту; даже те, кто ранее симпатизировал колонистам, теперь примкнули к сторонникам жесткой линии, к которой призывал и губернатор Массачусетса Томас Хатчинсон. Генерал Томас Гейдж, отмежевавшийся от колонистов, уверял свое начальство в Лондоне, что те — «львы, пока мы ягнята, но если мы будем действовать решительно, они станут кроткими». Уже 1 марта парламент принял закон о закрытии бостонского порта до тех пор, пока Ост-Индской компании не будет возмещен ущерб за утопленный чай, а порядок не будет восстановлен.

Двадцать второго апреля 1774 года британский премьер-министр лорд Норт выступил в палате общин, призывая проявить твердость: «Американцы вываливали в смоле и перьях ваших подданных, разоряли ваших купцов, сжигали ваши корабли, отказывались подчиняться вашим законам и вашей власти; несмотря на всю нашу снисходительность и долготерпение, отныне мы обязаны пойти иным путем. Каковы бы ни были последствия, мы должны на что-то отважиться, иначе всё будет кончено».

(Кстати, Бенджамин Франклин тоже считал необходимым возместить ущерб и даже вызвался заплатить за утопленный чай из собственных средств девять тысяч фунтов, из расчета по два шиллинга за фунт чая. Нью-йоркский купец Роберт Мюррей вместе с тремя товарищами явился к лорду Норту и предложил покрыть убытки, но его предложение было отвергнуто.)

Пятого мая 1774 года в Уильямсберге открылась сессия палаты горожан. Вашингтон на нее не торопился: в первые дни на повестке дня была «текучка» — стычки с индейцами на приграничных территориях и тяжба с Пенсильванией. Он предпочел отправиться на пикник вместе с Кастисами и парой-тройкой родственников и знакомых: на берегу Раппаханнока расстелили на травке два десятка одеял, смотрели на лодочные гонки (лодки с мускулистыми гребцами-рабами мчались парами наперегонки до стоящего на якоре судна и обратно), жарили барбекю, запивали кларетом (Вашингтон захватил с собой 48 бутылок). В столицу они с Мартой прибыли только 16-го. Тут как гром среди ясного неба грянула новость о закрытии бостонского порта с 1 июня. Более того, в Бостоне высадились три тысячи английских солдат, присланных на подкрепление Гейджу; это было, по мнению Вашингтона, «беспримерное свидетельство самой деспотичной тирании».

Самый молодой и рьяный из виргинских депутатов, Роберт Картер Николас, предложил провозгласить 1 июня «днем поста, смирения и молитвы»: весь депутатский корпус должен был отправиться в церковь. Предложение утвердили, и губернатор Данмор, опасаясь, что депутаты под благочестивым предлогом станут подбивать народ к неповиновению британским властям, распустил палату. Однако он сам в письме графу Дартмуту признал, что погорячился: в большинстве своем депутаты придерживались умеренных взглядов и даже осадили чересчур горячего поборника гражданских свобод Ричарда Генри Ли, призывавшего прекратить экспорт американских товаров, заявив ему, что прежде надо решить насущные проблемы.

Но сделанного не воротишь. На следующий день после роспуска 89 депутатов собрались в зале Аполлона таверны Рэйли, высказали друг другу всё, что накипело на душе, и приняли решение бойкотировать чай и другие ост-индские товары, а также списаться с коллегами и созвать Конгресс, направив туда делегатов от всех колоний. На губернатора они зла не держали: вечером члены палаты дали бал в честь его супруги.

Уже 29 мая начали поступать письма от других комитетов, в частности от Сэмюэла Адамса, с призывом прекратить торговлю с Великобританией. На следующий день, в понедельник, 25 депутатов, включая Вашингтона, собрались снова и составили циркулярное письмо. По поводу бойкота импорта возражений не последовало, но вот с прекращением экспорта были согласны не все, поэтому было решено изучить общественное мнение на местах и собраться снова для принятия окончательного решения 1 августа.

Первого июня во всей Виргинии соблюдали строгий пост от рассвета до заката. Народом овладели тревога и беспокойство; по выражению Томаса Джефферсона, этот день произвел действие, «подобное электрическому разряду».

Между тем британские власти не дремали: 20 мая были приняты законы о правительстве Массачусетса, по которому исполнители всех должностей назначались губернатором или королем, а городские собрания можно было проводить не чаще раза в год, и об отправлении правосудия, согласно которому губернатор получал право переносить суд над королевскими чиновниками в другие колонии или даже в Великобританию, если не верил в возможность справедливого процесса в Массачусетсе. (Вашингтон назвал последний закон «законом об убийстве», считая, что он дает возможность британским чиновникам измываться над американцами, избегая возмездия.) 2 июня был принят «закон о постое»; в соответствии с ним британские солдаты в Америке могли квартировать не только в казармах, но и в пустующих частных домах.

Под конец парламентской сессии, 22 июня, король утвердил «закон о Квебеке»: границы этой провинции переносились на юг до реки Огайо и на запад до Миссисипи и утверждалась свобода вероисповедания. Некоторые считали, что закон направлен непосредственно против Бенджамина Франклина, который трудился над созданием новой колонии — Огайо. Однако Вашингтон почувствовал оскорбленным — и обобранным — именно себя. По новому распоряжению, поступившему из Лондона, раздача земель ветеранам Франко-индейской войны теперь производилась только среди военнослужащих регулярных войск, а колониальные офицеры опять оставались «не при делах».

Вести из Лондона добирались до американских берегов несколько недель, и Вашингтон, разумеется, еще не знал о «квебекском законе» в начале июля, когда выехал в Маунт-Вернон, чтобы проследить за ходом строительства флигелей (под наблюдением хозяина дело подвигалось быстрее и лучше), а заодно провести собрание избирателей в Александрии, чтобы оценить настроение умов перед августовским съездом депутатов. Кстати, поскольку палата была распущена, предстояли новые выборы. Вашингтон выставил свою кандидатуру и подбивал сделать то же хороших знакомых, чтобы опираться на единомышленников. К его удивлению и досаде, один из его ближайших друзей, Брайан Фэрфакс (сын полковника Уильяма Фэрфакса и муж Элизабет Кэри, сестры Салли), отказался баллотироваться, поскольку придерживался умеренных позиций и не разделял боевого настроя американских депутатов. Зачем же сразу объявлять бойкот? Сначала нужно написать петицию королю, разъяснить ему суть дела…