Преподобный Майлз Купер, видный ученый и поэт, в совершенстве владеющий классическими языками, много сделал для развития Королевского колледжа: пригласил новых преподавателей, открыл медицинский факультет и существенно пополнил библиотеку. Вашингтон не скрыл от него склонности Джеки к безалаберной, праздной и распутной жизни, попросив «дружескими увещеваниями» оградить пасынка от мотовства и вообще попытаться его исправить. Джеки клятвенно уверял, что семье не придется за него краснеть, и Вашингтон, хотя и не вполне успокоенный, 31 мая отправился домой, а прибыл в Маунт-Вернон 8 июня в два часа пополудни — как раз к обеду, чтобы дать Марте подробный отчет обо всём.

Через десять дней, 19 июня, семья, как обычно, собралась за обедом. У Вашингтонов гостила невеста Джеки — Нелли Калверт. В четыре часа встали из-за стола. И тут у Пэтси, которая, казалось, была в тот день совершенно здорова, неожиданно случился припадок. Через две минуты она была уже мертва — не успев ни охнуть, ни вздохнуть. Возможно, у нее было слабое сердце, а в те дни стояла страшная жара…

Марта была убита горем, но и Джордж, повидавший немало смертей, плохо владел собой. Бедняжку Пэтси перенесли на кровать, и Вашингтон, стоя перед ней на коленях, читал молитвы за упокой ее души: его щеки были мокры от слез, а голос прерывался от рыданий.

Похороны состоялись на следующий же день: обитый черным гроб замуровали в кирпичном склепе под холмом, на котором стояла усадьба Вашингтонов, со стороны Потомака. Марта облачилась в траурное платье — на целый год. На ней лица не было. Вашингтон отменил поездку с губернатором в Огайо: он чувствовал, что должен сейчас быть рядом с женой.

Нелли тоже задержалась в Маунт-Верноне еще на неделю. Присутствие этой доброй, нежной, тактичной девушки помогло хоть как-то заполнить пустоту, возникшую после безвременного ухода Пэтси. Она стала для Марты второй дочерью. Джеки не приехал — прислал письмо. Напоминая матери о том, что она христианка, он уверял, что его покойной сестре надо позавидовать, вместо того чтобы скорбеть о ее судьбе, «ибо если смертные способны различать достойных и недостойных благодати, я уверен, что она наслаждается безмятежностью, уготованной лишь добрым и добродетельным людям».

Был еще один важный момент, о котором помнили и Вашингтон, и его пасынок, предпочитая не говорить об этом Марте. После несчастной Пэтси осталось наследство, которое, благодаря умелому управлению ее отчима, оценивалось в 16 тысяч фунтов. Половина перешла к брату, половина — к матери, а значит, к ее супругу. Вашингтон передаст свою часть наследства Роберту Кэри в уплату долга — и наконец-то вздохнет свободно.

Наследство не всегда разрешает проблемы, иногда оно, напротив, доставляет хлопоты. В августе Фэрфаксы отправились в Лондон, чтобы вести запутанную тяжбу в суде лорда-канцлера. Вашингтоны были последними, с кем они виделись на американской земле. Джордж и Марта проводили Салли и Джорджа Уильяма до самого порта и махали им вслед. Салли сильно сдала, у нее обострились хронические заболевания, к тому же она еще и переболела оспой. У Вашингтона было тяжело на сердце. Как верный друг, он согласился присматривать за поместьем Фэрфаксов в Виргинии, взяв на себя обязанности их поверенного. Он искренне надеялся, что они вернутся, хотя у его лучших друзей уверенности в этом не было — не зря же они выписали ему доверенность на распродажу с аукциона мебели из Бельвуара…

Тем временем, вступив в права наследства, Вашингтон затеял вторую перестройку Маунт-Вернона и выписал 60 тысяч кирпичей и кровельную дранку. Господский дом был, на его вкус, чересчур мал, банален и непривлекателен. Вашингтон решил увеличить его вдвое, пристроив фронтон с западного входа, купол и просторную веранду со стороны реки. С южной стороны дома он планировал добавить библиотеку на первом этаже и спальню на втором: не сообщаясь с остальным домом, они позволили бы ему уединиться и оградить себя от вторжения чужаков. С севера должна была появиться двухэтажная банкетная зала с великолепным палладианским окном в три просвета, в которой можно будет достойно принимать гостей. Главный дом предстояло соединить с флигелями изящно изогнутыми аркадами. В архитектуре Вашингтон был любителем-самоучкой. Поскольку новые помещения пришлось пристраивать к уже существующим, в облике дома ощущалось отсутствие единого стройного замысла: фасад не вполне симметричен, фронтон неловко нахлобучен поверх окон; однако большой портик с колоннадой сразу превратил его в образец южной архитектуры, а веранда с роскошным видом на Потомак и поросшие лесом окрестные холмы стала любимым местом Вашингтона.

От доктора Купера приходили положительные отзывы о его новом воспитаннике, перекликавшиеся с прежними посланиями Баучера. В сентябре он сообщал Вашингтону, что «усердие к учебе м-ра Кастиса не уступает его принципиальности» и что он надеется, что Джеки удастся быстро наверстать упущенное. На самом деле в чудесное преображение лентяя верить конечно же не следовало: благодаря тому, что у Джеки всегда водились деньги в карманах, он был запанибрата с учителями, которые потворствовали его прихотям. Вместо того чтобы подружиться с однокашниками, Джеки похвалялся тем, что обедает за одним столом с Купером и другими преподавателями. «Скажу без ложной скромности, что ко мне здесь особое отношение», — писал он матери, упивавшейся его словами. Джеки со слугой-негром проживал в отдельных апартаментах с большой гостиной и двумя спальнями. Колледж был для него не местом учебы, а роскошной гостиницей с услужливой челядью: «Мой добрый друг доктор Купер не упустил из виду ничего, потребного для моего удовлетворения».

У Вашингтона в то время были совсем другие заботы: в том же сентябре стало известно, что лорд Данмор начинает раздавать патенты на земли, лежащие за рекой Сциото, по прокламации 1763 года. «Если это так, нельзя терять времени, пока в нашей политической системе не произошел новый переворот», — писал Вашингтон Уильяму Кроуфорду. Он жаждал завладеть самыми хорошими участками; к тому же на реке Кентукки были обнаружены соляные источники. «Мне бы хотелось получить один из участков там; я бы немедленно обратил его к большой общественной пользе, равно как и к частной выгоде». Он рвался туда, разузнавал, где взять хороших проводников среди индейцев — а вдруг таких источников там много?

Двадцать девятого ноября 1773 года в старом Южном зале собраний Бостона собралось несколько тысяч горожан по призыву лидера вигов Сэмюэла Адамса. Причиной послужил заход в порт корабля «Дартмут» с грузом чая. По британским законам в течение двадцати дней должны были состояться разгрузка судна и уплата ввозной пошлины, иначе груз подлежал конфискации таможенниками. Собрание приняло резолюцию, составленную Адамсом на основе похожих документов, уже принятых в Филадельфии: капитану «Дартмута» предписывалось отправить корабль обратно, а пошлину не платить. Были назначены 25 человек для присмотра за судном, чтобы груз как-нибудь не оказался на берегу.

Губернатор Хатчинсон не дал своего позволения на уход «Дартмута» без уплаты пошлины. В порт Бостона зашли еще два «чайных» судна — «Элеанор» и «Бивер». 16 декабря, когда истекал срок стоянки «Дартмута», возле дома собраний столпились семь тысяч человек. «Собрание больше не может ничего сделать, чтобы спасти страну», — заявил Адамс.