– Я был в Германии, Нед. Я видел будущее, и оно нас не любит.

Я рассказал про Выставку дегенеративного искусства, про свои наблюдения о нарастающей милитаризации Германии, про законы против евреев, про движение «Сила через радость» и т.д., и т.п.

Марк молча ушел. Почти сразу, как только я начал рассказ. Неда, безусловно, заинтересовало «дегенеративное» искусство, но он не любил говорить о политике, и хотя выслушал меня до конца, ему было явно не очень уютно.

– Темные сущности, которые до сего времени существовали лишь в страшных сказках, теперь проникают в реальность. Мы с нацистами чем-то похожи, Нед, – заключил я. – И мы, и они ищем встречи с Иррациональным, но стоит пожать ему руку, и можно лишиться руки.

На что Нед ответил:

– Пойдем прошвырнемся по пабам. Сегодня я собираюсь напиться. Так, чтобы забыть обо всем, о чем я успел передумать за всю свою жизнь.

Он пошел в спальню переодеваться, а сонная Феликс выползла в столовую и нежно чмокнула меня в щечку.

– Каспар, старый хрен, где тебя черти носили? Я так рада, что ты вернулся. Может, ты вправишь Неду мозги. Поговори с ним, пожалуйста. Он помешался на этой оргии – по-настоящему помешался. Это уже патология. Сначала он поручил Адриану изучить древнеримские вакханалии и дионисийские ритуалы, но теперь, когда появился этот кошмарный Марк, все стало уже совсем мрачно. Они с Недом штудируют маркиза де Сада и Антонена Арто и рассуждают, как эта оргия уложится в принципы Театра жестокости. Поговори с ним, Каспар. Тебя он, может быть, и послушает. Мне не нравятся его настроения.

Я рассеянно кивнул. Нед вернулся в гостиную, и мы с ним вышли на улицу. Я твердо решил, что уже пора вылить пару ушатов холодной воды на великий проект по оргии, может быть, даже сегодня. Но сперва мне хотелось поговорить с Недом о Кэролайн, и когда мы уселись в «Геркулесовых столпах» и взяли по пиву, я рассказал ему вкратце, что произошло между нами с Кэролайн до моего отъезда в Германию, и о ее таинственном исчезновении.

– Я утратил ее любовь, и это была единственная утрата, которая для меня что-то значит. В ней – вся моя жизнь. Я не могу без нее, Нед. Я не видел ее три месяца, и за эти три месяца я понял, что она мне нужна больше жизни. Если я не добьюсь ее, я умру. И это не просто слова. Я уже подумываю о самоубийстве.

Нед воспринял мое заявление на удивление спокойно.

– Да, может быть, это выход. Но ты уверен, что из жизни вообще можно выйти? Уйти – да, но не выйти.

Мы смотрели каждый в свою кружку, и я раздумывал над этим пугающим образом, обозначенным Недом: жизнь как замкнутый на себе кошмар, из которого не выйти, потому что все двери закрыты и заперты на замок. Потом я продолжил:

– Я сам не пойму, почему так получилось – это просто какое-то наваждение. Как будто она меня приворожила. Захватила меня целиком, все мое существо. Я понимаю умсм, что она совершенно обычная, и в ней нет ничего особенного; но я не могу без нее, не могу. Мне нужна только она. Ни деньги, ни слава, ни счастье, ни даже жизнь – только она, Кэролайн. Я постоянно думаю о ней: что она говорила, как двигалась, как смотрела. Я одержим этой женщиной. Но почему? Почему?

– Ну, это просто, – ответил Нед. – Все дело в опознавательных сексуальных сигналах и бессознательных реакциях. Твое подсознание реагирует на ее грудь и задницу. Разум здесь ни при чем. В данном случае действуют только гормоны. Точно так же лабораторные мыши реагируют на определенные запахи, которые их возбуждают, а самки павлина – на развернутый хвост самца, один вид которого автоматически пробуждает желание спариться. А что касается Кэролайн, ее реакции подсознательно обусловлены стремлением к продолжению рода и необходимостью найти подходящую пару и подходящее место для обустройства гнезда, прежде чем приступить непосредственно к воспроизведению потомства. В этой связи показательны брачные предпочтения калифорнийской плодовой мушки, dropsophila pseudo obscura. В ходе масштабных и длительных наблюдений ученые установили, что самки плодовой мушки предпочитают самцов с редкой раскраской тем, чья раскраска статистически ближе к средней. В принципе, я бы сказал, что у тебя были очень хорошие шансы. Ты видный мужчина, у тебя необычная внешность. Ты вообще человек явно не ординарный.

– Но я же пытаюсь привлечь не плодовую мушку.

Мне очень хотелось поговорить о Кэролайн подольше, но к нам подошел Джон Гастхорн, эксцентричный маньяк-библиофил и сочинитель романов ужасов. Он сидел неподалеку, случайно подслушал наш разговор и тоже решил поучаствовать. Помню, мы заговорили о самоубийстве, и Гастхорн процитировал Марка Аврелия: «Ни с кем не случается ничего такого, чего он не в силах был бы вынести». Потом Гастхорн завел разговор о моем цикле картин «Букинистический магазинчик» и поинтересовался, случаен ли выбор названий на корешках нарисованных книг, или они несут определенную смысловую нагрузку. Потом Нед принялся уговаривать Гастхорна принять участие в оргии «Серапионовых братьев».

– Каспар очень вовремя вернулся в Англию. Оргия пройдет в клубе «Дохлая крыса», в следующий четверг. Наконец-то мы с Марком все организовали.

– А это действительно необходимо, Нед? – спросил я.

– Безусловно. И тебе, Каспар, особенно. Ты хотя бы поймешь, что с анатомической точки зрения, в приложении к сексу, Кэролайн – это просто дыра, к которой еще прилагается тело. В этом смысле она ничем не отличается от любой другой женщины. Влагалище у всех одинаковое. Самое главное – это влагалище, а все остальное лишь необязательное дополнение.

Я хотел возразить, что если все остальное – это необязательное дополнение, то почему он всегда спит только с красивыми женщинами, вот, в частности, с Феликс? Но Нед продолжал, повернувшись к Гастхорну:

– Оргия станет мощным ударом по рациональному. Это будет возвращение к первобытному ритуалу, наделенному вейкой силой. Все должно проходить стихийно, чтобы каждый

участник почувствовал свою сопричастность к творению события. К тому же, я приготовил сюрприз, и могу сказать точно: эта оргия запомнится всем надолго.

Разговор перешел на других членов группы. Нед сказал, что беспокоится за Оливера. Никто даже не знает, жив он еще или нет.

Гастхорн неожиданно указал пальцем на человека, выпивавшего в одиночестве в дальнем конце зала.

– Видите этого человека? Он был в Испании, воевал в троцкистском ополчении. Может быть, он что-то знает про Гуливера. Давайте я вас представлю.

Сегодня все знают про Джорджа Оруэлла, но до войны и до выхода «Скотного двора» и «1984» он был не столь широко известен. То есть, как я понимаю, он и тогда был достаточно знаменит, но поскольку мы с Недом читали только писателей-сюрреалистов и совершенно не интересовались политикой, мы о нем даже не слышали. А он, похоже, ни разу не слышал о нас. Во всяком случае, когда Гастхорн нас представил, Оруэлл не подал виду, что наши имена ему хоть сколько-нибудь знакомы. У него было морщинистое и вытянутое, слегка «лошадиное» лицо. Как и Клайв, он закончил Итон, но в отличие от Клайва, не производил впечатление человека, который учился в привилегированном частном колледже. У него был глубокий, ко до странности блеклый голос. Монотонная манера речи слегка напоминала Хорхе. Позднее я узнал, что Оруэлл был ранен в шею на Арагонском фронте, и после этого у него навсегда изменился голос.