— Не, не в Чечне, а в Моздоке.

— Моздок, Звездок, одна хрень. И вернулся живой. А тут на позапрошлой неделе Димку похоронил. Он дальше области нашей-то никогда не выезжал. Так что, ребята, тут война покруче любой другой будет.

Выпили за хороших ребят, которых нет рядом с нами. Выпили и за работу, на которой гибнут хорошие ребята. Игорь спросил Кольку о работе.

— Мне наш шеф всегда говорил: мы секьюрити с расширенными полномочиями. А вы обычное секьюрити?

— Да. — Кивнул Игорь.

— Ну, это тоже хорошо — по закону работать. У нас не получается. Иногда, как опять наш шеф говорит, приходится переходить границы необходимой самообороны и необходимого самонаступления. Все равно, мы пацаны все хорошие, потому, что заняты одним делом. Давайте выпьем, чтобы друг в друга не стрелять и прочих мелких подлянок не делать.

Выпили и за это. Водка была добротная, поэтому пилась легко. Гречкин и Логачевский, слегка оглушенные первыми фужерами, уже не считали сколько раз наливали-опрокидывали. То и дело за столом рождалась песня, и про девочку-видение, и про то, как танки грохотали, но каждый раз дальше двух куплетов не шло. Игорю иногда казалось, что запевал именно он. Конечно, пора было закругляться, ибо после такой пирушки дай Бог дня хватит отоспаться. Но как тут встать и уйти, когда вокруг отличные ребята, приговаривающие каждые пять минут: «Ничего, скоро к девочкам поедем. Но надо еще раз за именинника выпить. Надо уважить, согласись, брат». От именинника опять перешли к рабочим делам. Кто-то (вроде Колька) спрашивал Гречкина и Логачевского где же они работают? Слово «Транскросс» почему-то вызвало всеобщее удивление, будто ребята сказали, что трудятся массажистами у Кирокорова.

— Этот самый «Транскросс» о котором все говорят? — Вопрошал парень в расстегнутой рубахе. Я тут недавно в вокзальном сортире нашел какой-то газетный клочок. Так и запомнил название: «Транскросс» на счетчике. У налоговиков».

— Тут какие-то твари о нас разную хренотень писать повадились, — сказал Сашка, — делать им нечего, лучше бы своей ручкой себе ж… почесали.

— О, это тоже круто! — Парнишка, сидевший в дальней конце стола, видно настолько заинтересовался «транскроссовскими» делами, что, не удовлетворившись сортирными находками, таскал в кармане целую газету. «Когда у людей, работающих на такую фирму как «Транскросс», отсутствует чувство порядочности — это легко объяснимо. Непонятно другое: почему у них напрочь отсутствует чувство самосохранения»? Кто-то гыкнул, кто-то икнул, не поняв смысл прочитанного.

— А вообще, это, пацаны большое западло. — Колька был серьезен. — Люди работают на контору, тайны из этого не делают, не как мы. Все равно как на завод ходят. И вот какая-то мразь начинает их всех дерьмом поливать. Добро бы сказал: самый главный — чудак на букву «м» и вооще, ему в «Крестах» нары застелены. Нет же, надо всех полить, и шофера, и вас пацанов-охранников, и девчонку-секретаршу, будто она вокзальная… Не дело так.

Гречкин и Логачевский согласно кивнули — не дело, налили и опрокинули. Вечер был немного подпорчен. Свистопляска вокруг родной фирмы действовала им на нервы. Шутки-шутками, а познакомишься с какой-нибудь продвинутой девчонкой, что иногда газеты читает и… «А, «Транскросс»? Слышала, слышала. Это ведь про вас писали: «Кто остановит прихватизаторов»? До девчонок еще было далеко, а вокруг, судя по наблюдению Игоря, все были уже готовые. Пацаны то и дело поднимались из-за стола, прогуливались до известного чулана, возвращались. Всех этих знакомых было и не упомнить. Ты Эдик? Не, я Петр. А ты кто? Я Толян. Похоже, что из тех, кто начинал попойку, за столом остался лишь Колька. Даже Пашка-Зубчик куда-то исчез. А разговор опять перешел на «Транскросс». Кто-то снова начал пересказывать газетные статьи.

— Еще, братва, про них я читал стебовую мульку, как пацан какой-то бегал перед этим «Транскроссом», все приставал к ихним менеджерам: не надо ли помыть машину. Они, ну те, кто к офису на своих тачках подъезжал, ему говорили: сперва сам умойся. Пацан все не отставал. Так они велели охраннику, с какой-то фамилией прикольной, Манкин, нет Гречин, его мордой в ведро с мыльной водой окунуть.

— Какой, блин, Гречин? Я — Гречкин! — Заревел Игорь.

Грянул всеобщий хохот.

— Ну, извини, Игорек. Одно я не понимаю, как ты, да и вообще, вы, братки из вашего «Транскросса» такое терпите. Ведь эта сволочь, небось, пьет сейчас водочку в своем журналистском доме и над нами смеется: я такой вот умный, всех вас за деньги опустил, а сам над вами поднялся.

Кто же это сказал? Ни Игорь, ни Саша уже не могли определить: пил этот парень с ними с самого начала или нет. Они могли только согласно прореветь: давай сюда эту сволочь, мы ей этот салатник в дупло засунем.

— Пацаны, — предложил Колька, — а может, и вправду поможем хорошим ребятам? Раз уж мы с ними закорешились, так нельзя смотреть, как их разные чмошники опускают. До бани еще час остался. Набьем морду и дело с концом. Идет, братва?

Раздался всеобщий одобрительный рев. Игорь и Сашка промычали что-то, согласны, мол. И они, встав из-за стола, направились к выходу. На самом деле, их тащили, толкали, иногда несли. В машине Игорю стало дурно почти сразу, он помнил, как рядом смеялись, держали его за шиворот, раскрывали перед его лицом большой полиэтиленовый пакет.

Мелькнули кони Аничкова моста. Машина остановилась возле незнакомого дома. Гречкина и Логачевского вытащили на асфальт и дали хлебнуть водки, хотя те и пробовали сопротивляться. После этого охранники «Транскросса» воспринимали происходящее как трехмесячные детишки, способные переместиться лишь благодаря заботливым родительским рукам. Игорь, правда, успел заметить, что их машина была не единственной, из другой тоже вылезли несколько недавних собутыльников. Весельчак Колька куда-то исчез.

Их протащили мимо старушки — вахтера, потом начался утомительный подъем по лестнице. Саша, правда, немного пробовал вырываться из рук и бормотать: «Куда мы ребята»?

— В кафе. Там эти твари засели. Тот самый Бананов, который «Транскросс» обсерал, — послышалось над ухом.

Потом начались какие-то события. Уже не на лестнице, а в небольшой комнатке, вроде бара. Послышался женский визг, звон упавшей посуды, чей-то вопль: «Меня не надо, я не журналист»! Кто-то с кем-то боролся, слышались удары, а Гречкин и Логачевский стояли возле стены, икали, царапали ногтями плоскость и думали: скорей бы все кончилось. Правда, Игорь еще разглядел здорового парня (то ли Эдика, то ли Толика), который, держа в руке пластиковую бутыль с кетчупом, писал им на стене: «Транскросс — сила!». Возле надписи он, почему-то, нарисовал свастику. Потом все стало значительно тише. Лишь в углу выла какая-то бабенка, то ли побитая, то ли со страху, да с прилавка на пол капало вино из опрокинутой бутылки. Вдали замер топот, потом послышались испуганные и возмущенные голоса.

«Пацаны, пора сматываться». — То ли сказал, то ли попытался сказать Игорь. Однако пацанов вокруг не было. Гречкин попытался оглядеться. Да, столы опрокинуты, бутылки разбиты, а вот ребят не видно. Чего же они так? Нам же самим отсюда не выйти. И тут его проспиртованную голову пробила странная мысль. Кто вел машины? Выходит, среди нас были ребята, которые не пили вообще. Или, все, кто ходил сюда бить журналистов, пришли в кабак под конец именин? И были совсем трезвые? Мысль выглядела безусловно здравой. Возможно, из нее удалось бы извлечь какую-нибудь практическую пользу. Но сейчас Гречкин мог только стоять у стены, икать и приговаривать: «Б… дешевые», непонятно по какому адресу.