Или же я совершила грубейшую ошибку?

Если спустя годы после моей смерти обо мне напишут книгу, будут ли в ней просто перечислены один за другим мои враги, до тех пор, пока я не одержу окончательное поражение?

Я всматриваюсь в глаза Филотес, но невидящие мраморные глаза статуи не дают мне ответа на множество моих вопросов.

Первое впечатление от маркизы – как от первого соития: когда чего-то сильно ждешь, неизбежно испытываешь разочарование. Поэты воспевают это, и ты веришь, что заниматься любовью – значит играть на струнах божественной арфы, но, когда приходит время, действительность скорее разочаровывает. Конечно же, постепенно, благодаря постоянной практике, занятия любовью начинают доставлять наслаждение, но я не уверена, что то же самое можно будет когда-нибудь сказать и о маркизе.

Разумеется, я была готова. К встрече с маркизой, я имею в виду, а не к занятиям любовью, хотя я довольно сведуща в этом искусстве. Моя тетушка Элизабет, графиня д’Эстрад, – ближайшая подруга маркизы. Тетушка Элизабет уверяет, что без ее участия и советов маркиза превратилась бы в очередную парижскую домохозяйку, которая обожает есть на ужин рыбу.

Я знакомлюсь с маркизой на собственной свадьбе, которую эта влиятельная женщина устроила сама, в знак дружбы с моей тетушкой. Должна признать, что она привлекательна, я имею в виду эту Помпадур, а не мою тетушку. Бедная тетушка Элизабет – живое доказательство того, что Господь создал и цветы, и сорняки. Но маркиза де Помпадур – да, у нее красивые глаза, большие, серо-голубые, и все еще изумительный цвет лица, хотя ей уже почти тридцать лет. Она довольно привлекательна, но общий эффект достигается скорее благодаря элегантности, чем красоте.

В одном я абсолютно уверена: я гораздо красивее, чем она.

Когда тетушка Элизабет говорит о маркизе, в словах сочится обида, и я понимаю, что она отчаянно ревнует. Должно быть, очень трудно быть такой простушкой и каждый день находиться рядом с той, кто настолько элегантен и красив, быть ее бледной тенью. Я отлично знаю, какую зависть может вызывать красота в других женщинах; у меня самой очень мало подруг.

Мою свадьбу устраивают в замке Бельвю, принадлежащем маркизе, хотя слово «замок» звучит слишком претенциозно. Это скорее большое имение, и я ожидала чего-то более величественного от самой могущественной – и самой богатой – женщины Франции. Маленькие комнатки, довольно простые, как на мой вкус, мало золота. Наверное, всему виной ее скромное происхождение.

Сам король и особы королевской семьи снизошли до того, чтобы присутствовать на свадьбе. Служба оказалась не особенно долгой, а само празднование – веселым; веера и горшочки с жемчугом, которые раздали гостям, были приняты на ура. На свадьбе присутствовали только избранные придворные из Версаля; я думаю, что список гостей был одобрен маркизой. Меня представили самым выдающимся и знатным людям страны, включая герцогов д’Эйена, Дюра и Ришелье, а также нескольких принцев крови. Все только и ждут приглашения в Бельвю; в прошлом десятилетии в моде был Шуази, но в последнее время туда слишком зачастила королевская семья.

Сегодня я познакомилась со своим мужем. Он мне совершенно не интересен, и я тут же поняла, что совершенно не интересна ему. Это, конечно же, странно и неестественно, но я уже встречала таких, как он. Их нетрудно отличить по количеству кружев на манжетах или по тому, как они носят свои шпаги. По всей видимости, их матери, еще вынашивая младенцев в утробе, едят слишком много цукини, вот и получаются подобные выродки.

После танцев и пейзанской церемонии с поющими пастухами и двадцатью местными парнями, которые женились на деревенских девках (хотя один выделялся из толпы: на голову выше остальных, с пшеничного цвета волосами и сильным, крепким телом), когда королевская семья отбыла, меня отвели в спальню, которую подготовила маркиза.

С романтической поволокой на глазах она привела меня в комнату, заставленную букетами роз и фиалками. Розы вполне подходят для декора, хотя они ярко-пурпурного цвета, но от запаха фиалок у меня щемит сердце.

– Моя милая девочка, – говорит маркиза, беря меня за руки и притягивая к себе. Я настолько изумлена, что не могу даже отстраниться – неужели она забыла о манерах? – Ты представить себе не можешь, какое удовольствие доставил мне этот день.

– И мне, – отвечаю я, высвобождаясь и делая реверанс. Тетушка Элизабет часто повторяет, что маркиза своими манерами попирает величие Франции.

Хотя маркиза, вне всякого сомнения, элегантна (я восхищена ее желтым атласным платьем, расшитым сотнями розовых жемчужин), чувствуется в ней какая-то грусть и напряжение, от которых мне становится не по себе. После того как тетушка дважды высморкалась, жалуясь на пыльцу в воздухе, а маркиза еще раз поправила букеты на прикроватном столике, женщины наконец-то удалились.

Я остаюсь одна в маленькой спальне.

Я беру розу и подбрасываю несколько пурпурных лепестков в воздух. «Любит – не любит», – повторяю я, хотя уже знаю ответ. Интересно, кто будет меня раздевать? Самой мне из этого неудобного платья не выбраться. Я наливаю себе бокал чего-то из графина, который стоит на боковом столике, но это не разбавленное водой вино, как я ожидала. Я выплевываю вино на пол. Фу. Что-то крепкое… отвратительный ликер.

Мой супруг Франсуа распахивает дверь, и за ним в спальню врываются музыка и смех. Он закрывает за собой дверь, отгоняя веселье. Мы остаемся одни.

Он кланяется:

– Мадам!

Наверное, я должна быть счастлива, ведь он из рода Шуазель, который уходит корнями в 1060 год. Глава рода – великий герцог де Биро; еще один кузен – маркиз де Гонто, близкий друг короля. Я смотрю на Франсуа, он на меня. Он старше меня, ему тридцать четыре, а мне семнадцать; у него набрякшие веки, скорбный взгляд и при этом худощавое, вертлявое тельце. На шее – чрезмерно аляповатый шейный платок из малинового кружева.

Он обводит жестом комнату:

– Этот бардак… зачем ты обрываешь лепестки? И почему так воняет спиртным?

Я удерживаюсь от того, чтобы просто пожать плечами, и вместо этого жестом подзываю его к себе. Даже если он обычно не жалует женщин, передо мной ему точно не устоять!

– Просто играю, – отвечаю я, наклоняюсь и поднимаю несколько оторванных лепестков, чтобы он смог в полной мере полюбоваться моей восхитительной грудью, которую однажды сравнили с парой совершенных ангельских пирожных. Я подхожу с горстью лепестков, одни влажные, другие пахнут джином. Я подбрасываю их в воздух и, пока они кружат вокруг меня, улыбаюсь своему супругу манящей улыбкой, от которой на щеках появляются милые ямочки. – Я просто играла в небольшую игру, спрашивая судьбу, будет ли наша любовь взаимной. – Я подхватываю один лепесток и неспешно кладу его себе на язык, потом втягиваю в рот и глотаю. Ой, надеюсь, что лепестки роз не ядовиты.

Он презрительно поджимает губы: