– …и жили мы с ней душа в душу, – окончательно разомлев, разглагольствовал Гена. – Просто как два голубка, можно сказать, ворковали.

– Так, значит, это твоя жена? – кивнул Лев на памятник.

– Да, жена, – блаженно промямлил Гена. – Моя Веруня.

– То есть это выходит, фамилия у тебя Седов? Правильно?

Этот простой вопрос привел Гену в некоторое замешательство, но конфузился он недолго.

– Фамилия у меня Шаверин, – поводив из стороны в сторону осовевшими глазами, проговорил он. – Мы так с Верой договорились. Чтоб каждый оставался при своей фамилии. И она согласилась. Потому что жили мы с ней душа в душу. Просто как два голубка жили.

Гена еще долго бормотал что-то про счастливую супружескую жизнь, но Гуров был уже далеко. Он быстрым шагом продвигался среди могил, на ходу обдумывая, что должен сейчас предпринять в связи с новыми появившимися фактами.

«Для начала надо разослать запросы в роддома, – мысленно перечислял Лев. – Самому ездить бессмысленно, никто не гарантирует, что Вера делала этот аборт именно в своей районной поликлинике. Нет гарантии даже, что она делала его официально. Собственно, нет даже гарантии, что она его вообще делала. Этот Гена, похоже, мастер сочинять сказки. Но запросы послать нужно. Это первое. Во-вторых, вплотную заняться Косым. Кто бы ни был заказчиком этого преступления, исполнители – явно его люди. Что за тип этот мосластый? Судя по намекам, которые он делал в разговоре с Косым, он вполне может быть причастен. Если Седова привезли на кладбище уже мертвым, здесь явно работал не один человек. Да даже если живым… Рыть могилу, закапывать, стоять «на стреме» – одному сложно делать все это сразу. Значит, вторым пунктом у нас идет Косой».

Размышляя о том, на какие рычаги следует давить, чтобы получить нужный результат, Гуров мысленно перебирал тех, с кем имело бы смысл «поработать», и, с какой бы стороны он ни подошел, итоговой фигурой всегда оказывался Косычев. К нему вели все нити. В самом тесном контакте с ним работали непосредственные исполнители, к нему должен был обратиться Арутюнов, если именно он выступал в этом деле как заказчик, не говоря уже о том случае, если заказчиком был сам Косой.

«Определить его «в санаторий» да подержать, пока не созреет? – оценивал он варианты. – А тем временем и «шестерки», возможно, о чем-нибудь интересном проговорятся. Узнают, что «главный» их на нарах, разволнуются, да и развяжут языки. Особенно если будут знать, что рядом все свои и никто их не подслушивает».

Мысль показалась ему интересной, и, дойдя до машины, Лев снова позвонил Бочкину:

– Еще раз здравствуй, Валера, сегодня у нас с тобой просто бенефис какой-то.

– Что ж, Лев Иванович, я только рад, – ответил Бочкин. – С таким асом, как вы, вместе поработать – это честь.

– Правда? Ловлю на слове. Раз это такая честь, давай попробуем продолжить. У меня тут дело к развязке близится, чтобы его окончательно «закруглить», нужно твое содействие, как представителя местных «органов» и человека, обладающего всей полнотой информации.

– Говорите. Если смогу, сделаю, – коротко отозвался Бочкин.

– Помнится, ты говорил, что Васю задержали в связи с делом об убийстве.

– Да, именно так.

– А нельзя ли в связи с этим делом задержать еще кое-кого?

– То есть… в каком смысле?

– В смысле – задержать по подозрению. Подозрение, это ведь вещь… относительная. Сегодня оно есть, а завтра все измениться может. Зависит от хода следствия, от новых данных… Много от чего.

– То есть… Вы хотите устроить провокацию? – после непродолжительного раздумья спросил Бочкин.

– Именно! Зришь в корень, как говорит один мой знакомый генерал. Нужно ненадолго «закрыть» Косого и… посмотреть, что будет. Ты так хорошо осведомлен о его образе жизни, может, у тебя и «жучки» в стане врага имеются?

– Ну… как сказать, – лукаво протянул Бочкин. – В каком-то смысле… возможно.

– Вот и отлично! Бери его и передай своему человеку, чтоб держал ухо востро. Да, кстати. Когда за ним придут, хорошо бы очень внятно и во всеуслышание озвучить, что берут его именно по подозрению в убийстве.

– Понял, Лев Иванович. Будет сделано.

– Любых новостей в любое время суток жду с величайшим нетерпением.

– Понял.

Поговорив с понятливым коллегой, Гуров завел двигатель и поехал в Управление.

Попав наконец в кабинет, он разослал запросы в роддома, после чего позвонил Ирине Субботиной. Разговор предстоял тяжелый, но избежать его было нельзя.

– Ирина, добрый день.

– Здравствуйте, – донесся из трубки немного испуганный голос.

– У меня для вас есть новости, только, к сожалению, не радостные.

– Витя? Что-то с ним? Что-то случилось? – беспокойно спросила Ирина.

– Да, случилось. Наверное, самое неприятное из всего. Его нашли убитым. Задушенным удавкой.

– Боже мой! Какой ужас? Но кто? Как это случилось? Кому он мог помешать?

– Я сейчас пытаюсь выяснить это. А вам необходимо прийти на опознание. Вы, по-видимому, самый близкий Виктору человек, и, поскольку у него не осталось родственников, опознать тело придется вам.

Сказав это, Гуров вдруг поймал себя на мысли, что Седова мог бы опознать Арутюнов, но в свете последних событий можно предположить с большой долей вероятности, что к числу родственников не принадлежал и он.

– Я дам вам координаты патологоанатома, который осматривал тело. Анатолий Рябов. Созвонитесь с ним и сообщите, когда вам будет удобно подойти.

– Хорошо, я… Но какой это все-таки ужас! Бедная Вера… Как она носилась с этим Витьком, сколько сил положила! Какой ужас…

Даже на фоне такой трагедии, как смерть, Ирина, кажется, больше всего переживала о своей соседке, и Гуров подумал, что они, по всей видимости, действительно были очень близкими подругами.

Мысли о Вере логично привели за собой мысли об аборте, и он решил пробить этот вопрос еще и здесь.

– Послушайте, Ирина, – дождавшись, когда эмоции утихнут, проговорил Лев. – Вы, случайно, не в курсе, Вера часто делала аборты? И делала ли вообще?

– Аборты? – как бы чему-то удивившись, переспросила Ирина. – Да я и не знаю.

– Вы не обсуждали эту тему?

– Да, знаете, нет. Вера, она… Она в этом плане очень скрытная была. Редко говорила о личном. Иногда вижу – плачет, а начнешь расспрашивать – ни за что не скажет. Так, настроение не очень – вот и весь ответ. Вы вот в тот раз спрашивали про Витю, мол, не от Георгия ли он. Я потом всю ночь думала. Может, и от Георгия. Все может быть. Вера, она… Гордая она была. Если обидели, ни за что не будет жаловаться. Поэтому не знаю, не рассказывала она. Ни про аборты не рассказывала, ни про что. Не хотела говорить о таких вещах.