Мэтью послушался. Предплечье болело адски, но он стиснул зубы и решил хотя бы продемонстрировать силу духа.

— Возьми кварту — это позиция, которую я тебе только что показал. Теперь просто работай оружием. Режущий удар направо, возвращаешься в позицию, удар налево, выпад по центру. Спину держи ровно. Колени согни чуть сильнее. Спокойнее, не упадешь. Работай оружием, пока я не скажу остановиться.

Вот гад, подумал Мэтью. Он не знал, сколько еще выдержит рука, но черт его подери, если он сдастся.

— Теряешь форму, — сказал Грейтхауз, снова обходя по кругу. — Силы в руке нет, правда? Продолжай давай. Левую ногу не поднимай. Оглох, что ли? Корпус по линии!

Пот блестел на лице Мэтью, а он продолжал наносить режущие и колющие удары. Рапира весила, как наковальня, предплечье превратилось в кусок мяса без нервов. Зато плечо вопило, будто недорезанная свинья.

Ему показалось, что прошло не меньше пятнадцати минут, когда Грейтхауз сказал:

— Хватит.

Мэтью опустил оружие и принялся растирать руку, пытаясь вернуть ей жизнь. Он запыхался и тяжело дышал. Поразительно, сколько силы и энергии нужно, просто чтобы держать эту чертову рапиру, а уж тем более орудовать ею в бою.

— Сколько времени нужно, чтобы научиться? — спросил он между двумя частыми вдохами.

Грейтхауз убрал рапиру в ножны и повесил на кожаном ремне на плечо. Потом достал из кармана панталон короткую глиняную трубку, зажег ее спичкой от небольшого огнива и выпустил клуб синего дыма, проплывший над головой Мэтью.

— Лет десять, — ответил он. — В среднем.

Он убрал огниво.

— Десять лет?!

— Ты поздновато начинаешь. Меня начали учить в восемь.

— Тогда, может быть, мне нужно было бы начать с детского оружия?

— Вряд ли я смог бы тебя обучать, валяясь по полу от хохота. Да и вообще, не верю я в обучение взрослых на тупых деревяшках. Тебе нужно разработать кисть и предплечье и научиться держать корпус по линии. Деревяшки только создадут ложное ощущение прогресса.

— Вот не уверен, что смогу здесь добиться прогресса, с тупым или настоящим оружием.

Грейтхауз взял у него рапиру, обозначая конец ночной тренировки.

— Может быть, и нет, и наверняка не все люди пригодны к работе с рапирой или другим холодным оружием. Я-то знаю, что здесь многое надо помнить.

— Это сложнее, чем я думал, — согласился Мэтью.

— К несчастью, мы только ковырнули самый поверхностный слой этих сложностей. — Грейтхауз повесил обе рапиры на место, наклонился к полу и взял коричневую бутылочку. Открыв, он протянул ее Мэтью:

— На, глотни.

Мэтью ощутил запах спиртного куда раньше, чем бутылка оказалась вблизи его носа, но все равно приложился долгим глотком. Когда он вернул бренди, глаза у него заслезились.

— Спасибо.

Грейтхауз выпил, заткнул бутылку и снова взял в рот трубку.

— Шахматы ж тоже сложная вещь?

— Да. То есть поначалу. Пока не разберешься, что какая фигура может.

— Вот так же и с рапирой, только стремишься не заматовать короля и защититься от мата сам, а убить человека и не дать убить себя. Фехтование вот в чем подобно шахматам: и там, и там ты озабочен занятием обороноспособной позиции. Одинаково важны наступление и отступление — в шахматах это атака и защита. Ты должен все время думать над следующим ходом, следующим блоком, следующим выпадом. Ты должен иметь план, ты должен перехватить инициативу у своего противника. — Грейтхауз выпустил струйку дыма, оттопырив нижнюю губу. — Давай я тебя спрошу: сколько у тебя ушло, чтобы научиться играть в шахматы?

— Я думаю… много лет. Я все еще делаю больше ошибок, чем мне хотелось бы, но я научился исправлять их последствия.

— Вот то же и в фехтовании. — Грейтхауз поднял голову. — Я не жду, что ты станешь мастером, но жду, что ты научишься узнавать ошибку и исправлять ее последствия. Это даст тебе шанс прожить достаточно, чтобы вытащить пистолет и застрелить противника.

Мэтью не сразу понял, что Грейтхауз шутит, хотя выражение его лица осталось абсолютно серьезным.

— Будь здесь в субботу в девять утра, — велел Грейтхауз. — Проведешь здесь целый день. В буквальном смысле здесь — в этом сарае. Продолжим уроки фехтования и еще добавим к ним заряжание и стрельбу из пистолета. А также применение кулака на близком расстоянии.

Отличный способ провести субботу, подумал Мэтью.

— А пращи для чего?

— Для белок, — ответил Грейтхауз. — Я их жарю с картошкой и перцами. — Он затянулся трубкой, выпустил клуб дыма, потом ладонью выбил остатки пепла. — Твое обучение будет включать не только физические тренировки. Я хочу знать, например, как ты умеешь читать карту и ходить по ней. Или сам рисовать карту по словесному описанию местности. Я хочу знать, насколько хорошо ты умеешь вспомнить описание чьей-нибудь внешности, и хочу видеть, как ты обращаешься с лошадью чуть более горячей, чем та кляча в конюшне. — Теперь он едва заметно улыбнулся, увидев тоскливое выражение на лице у Мэтью. — Как сказала миссис Герральд, тебе никогда ничего не попадалось такого, с чем ты не мог бы справиться. И пусть тебя утешает, что ты — первый выбранный нами новичок. Будут со временем и другие. Мы сейчас присматриваемся к одному в Бостоне и еще двоим здесь, в Нью-Йорке.

— Правда? И кто это?

— Если бы я тебе сказал, это перестало бы быть тайной, а миссис Герральд пока что велела мне ее хранить.

— Ладно, — согласился Мэтью, но воображение уже работало, прокручивая, кто бы это мог быть. Но одно он еще должен был спросить: — А сама миссис Герральд?

— Что тебя интересует?

— Ее история. Она мне сказала, что агентство основал ее муж. Что с ним сталось?

Грейтхауз начал было отвечать, но вроде бы спохватился.

— Это можно и потом, — решил он. — Через четыре часа рассвет. Лучше бы тебе поспать пока.

Мэтью не пришлось долго думать, чтобы согласиться. Сколько бы сна ни досталось ему за остаток ночи, а завтрашний день будет нелегким. И у магистрата Пауэрса есть для него работа, а неизвестно, будет ли вообще правая рука действовать.

— Доброй ночи, — сказал он Грейтхаузу, и тот ответил:

— Не забудь вытереть ноги. Миссис Герральд терпеть не может грязи на полу.

Мэтью вернулся в дом сквозь плывущий туман, ради спокойствия хозяйки дома очистил сапоги как следует о железный скребок возле двери, и через десять минут все мысли о рапирах, шахматах и жареных белках вылетели у него из головы, сменившись здоровым и глубоким сном.

Вежливый колокольчик у двери разбудил Мэтью на сером рассвете. Он умылся, оделся, бритье пропустил, поскольку бритву ему не предложили, и решил также, что с опорожнением пузыря подождет, пока окажется на дороге, чтобы не пачкать горшок. Выйдя из комнаты, он обнаружил ожидающий на обеденном столе обильный завтрак из яиц, ветчины и галет вместе с чайником крепкого темного чая. Рядом с тарелкой лежали его кошелек и серебряные часы.