на землю, берёт веточку и начинает разламывать её на мелкие кусочки. Внутри у него – сосущая пустота, но он боится заглядывать в неё.

Лес вокруг начинает дрожать сильнее, будто всё вокруг сковали прозрачным льдом, окурили дымом или покрыли слюдяными стёклышками. Что увидят люди из Липоцвета, взбреди им в голову прогуляться поблизости? Наверное, ничего. Ни Господина Дорог, ни лесного князя с наследником, ни зелёного мальчика, ни пса, ни мёртвого сокола.

– Зови её! – повелевает Смарагдель голосом, в котором слышится и вой бури, и треск гибнущих деревьев, и стоны лесных зверей. – Зови, иначе я стану тебе вечным врагом.

– Не стоит звать. – Господин Дорог поднимает голову и приветственно машет кому-то.

Огарёк оборачивается и видит женщину, прекрасную, как чистый утренний свет. У неё длинные серебристые волосы, а струящийся наряд соткан из сотен и сотен жемчужных нитей. На кружевном поясе подвешен изящный изогнутый серп, и даже при тусклом свете видно, насколько он смертоносен. Длинный струящийся шлейф платья лежит на земле, но Огарьку кажется, что иногда вокруг него появляются призрачные детские силуэты, приподнимают шлейф, бережно раскладывают на мху и исчезают, стоит моргнуть. С появлением женщины реальность будто надламывается, время спотыкается и сбивается с шага, и Огарёк уже даже не пытается понять, снится ему всё это или происходит на самом деле. Он закрывает глаза и утыкается лицом в колени. Будь что будет.

Некоторое время все молчат, и Огарёк понятия не имеет, что происходит. Наконец, голос Господина Дорог произносит:

– Я сплёл его новый путь. До третьей смерти.

– Третья и четвёртая обойдутся без меня, – шелестит женский голос, приятный и текучий, как лёгкий весенний дождь. – Просто выплети разрыв, а следом – ещё один.

– Не тебе учить меня искусству плести кружева, – притворно фыркает Господин Дорог. Смарагдель вмешивается в их разговор:

– Он нужен мне. Я был бы признателен, если бы вы оба решили его вернуть.

Женщина тихо смеётся, от этого звука почему-то веет ледяным холодом.

– Ты так ничего и не понял, один из четырёх лесных князей. Если бы мы ещё не решили, стали бы говорить о смертях и узорах? Вот же он, путь твоего сокола, вьётся золотым плетешком в руках Господина Дорог. Уже готов, уже связан, за мной осталось малое – дохнуть и притронуться, чтоб завился, как живой.

– Так дыши и трогай! – требует Смарагдель. Он говорит быстрее, чем Владычица Яви и Господин Дорог, его голос, хоть тоже нечеловеческий, напористее и громче, больше похож на голос смертного существа. Огарёк чувствует, как по спине пробегает дрожь. Он тут единственный человек, не считая Кречета, и ему страшно, холодно и непривычно среди этих созданий. Он хочет домой.

Слышатся лёгкие шаги, шелест и ропот ветра. Огарёк всё-таки решается поднять глаза и видит, как Владычица Яви нежно перебирает в полупрозрачных пальцах тонкое золотое кружево. Она крутит его и так и эдак, будто думает, куда бы пристроить, на платье или на голову. Наконец подносит к губам, будто хочет поцеловать, и нежно, осторожно дует.

Огарька касается что-то, похожее на вздох. Не ветер, скорее едва осязаемая дрожь пронизывает воздух, светляки Господина Дорог вспархивают и уносятся куда-то ввысь мерцающим облаком. Кружево в руках Владычицы Яви расползается, истончается, сыпется вниз и растворяется, не успев коснуться земли. Рядом с Огарьком слышится хрип. Он оборачивается на Кречета и видит, как тот, не приходя в сознание, жадно ловит воздух приоткрытым ртом. Серые щёки сокола постепенно загораются болезненным румянцем.

– Сильна лесная кровь, – едва различимо произносит Смарагдель. Он довольно улыбается, и улыбка делает его лицо острым, хищным, нелюдским. На плечах у него вырастает поросль мелких белёсых поганок, а когти на пальцах изгибаются ещё сильнее. Не старается лесовой выглядеть человеком. Перед кем ему стараться? Перед Огарьком, что ли?

Рудо возбуждённо лает, припадает на передние лапы. Понять не может, что происходит.

– Кречет, – шепчет Огарёк и кидается к соколу. – Жив? Жив ведь?

Огарёк с надеждой смотрит на существ, окружающих его, пытается поймать в таких разных и причудливых глазах хоть какое-то сочувствие и ободрение.

Он трогает щёки и лоб Кречета и чуть не плачет от облегчения, ощутив тепло. Стрелы в его теле больше нет, исчезла, развеялась под натиском чар, и только тёмное пятно на рубахе напоминает о том, что произошло.

– Благодарю, – шмыгает носом Огарёк, не обращаясь ни к кому напрямую. – Благодарю…

Ладонь лесового ложится на его плечо и отстраняет от Кречета.

– Отстань от него, – советует Смарагдель. – Только что мёртв был, возвращаться из Нижнего мира тяжело. Не думай, что прямо сейчас поднимется и побежит. Ему время нужно. Прийти в себя, вновь привыкнуть к тому, что вокруг. Не торопи его. Сам вернётся, когда силы в себе почувствует.

– Если воды ему вашей дать? – спрашивает Огарёк. – Быстрей поправится?

Смарагдель медленно качает головой.

– Не выйдет ничего. Ему теперь не раны залечивать, ему вновь принимать тяжесть Среднего мира, вновь пробовать воздух и вспоминать, как быть собой. Это сложнее, чем плоть зарастить.

Смарагдель поворачивается к Владычице Яви и Господину Дорог.

– Ты ничего не делаешь просто так, верно, Дорожник?

Тот ухмыляется, а вокруг Владычицы Яви очевиднее проступают прозрачные детские силуэты.

– Верно, лесной князь. Да и ты придерживаешься того же правила, если я достаточно хорошо тебя знаю. Не будем сейчас выяснять, кто кому должен. Договоримся, что всё так, как суждено быть. Этому лесу, на мой взгляд, не хватает души. Что скажешь?

Господин Дорог склоняет голову, его лицо сейчас – гладкое, юное, лицо дерзкого мальчишки. Смарагдель с усмешкой кивает на лешачонка.

– Ольшайка, этот лес – твой. Смотри, чтобы густо разрастался подлесок, стволы деревьев становились необъятными, а их ветви тянулись прямо к небу. Я буду приглядывать за тобой. Если нагрянет Перлива – говори, что здесь теперь твоя вотчина, дарованная мной и Господином Дорог. Если он держал эту часть для кого-то из своих сыновей, пусть смирится.

Ольшайка светится от радости, совсем как человек, получивший что-то давно желанное. Он кланяется низко, до земли, сначала отцу, потом Господину Дорог. Владычица Яви скучает, разглядывает Кречета, прищурившись.

– Если хочешь, бери этого, станет первым твоим помощником.

Смарагдель лениво смахивает рукой в сторону, и Огарёк понимает, что речь о нём.

Ольшайка смеётся.

– Нет, отец, справлюсь и сам, а если нет, то попрошу братьев. Не стану смертного человека губить, пусть живёт и Кречету помогает.

Огарёк выдыхает. Ему очень хочется уйти отсюда, но он боится. Что делать? Снова хватать волокуши и мчать с Кречетом обратно в Липоцвет? И что дальше? Искать тех парней из трактира? Но чем они смогут помочь?

– Приюти у себя, – просит Огарёк, подойдя к Смарагделю. – Некуда нам больше. У тебя быстрее выздоровеет.

– Ты ещё не научился слушать, мальчик. Такого не может быть. Так не должно быть. Ступай и заботься о соколе, если Ольшайка не захотел тебя забрать. Навещу ещё Лериса, когда он твёрже станет на земную тропу, да поможет ему в этом наш добрый Дорожник.

Смарагдель шутливо кланяется Господину Дорог, тот салютует ему в ответ рукой, облепленной светляками. Владычица Яви кладёт ладонь на плечо Господина Дорог и жестом манит Огарька к себе. Не в силах противиться, он подходит. Владычица Яви смотрит на него внимательно, но отчуждённо. Стоять рядом с ней страшно, неприятно, жутко, несмотря на всю её красоту.

– Твоя – четвёртая, – говорит она Огарьку, и её голос звучит почти ласково. – Сколько их будет у тебя самого, я пока не решила. Может, всего одна, а может, с дюжину. Твой путь ещё не доплетён, но, мне думается, его узор может стать занятным.

Владычица Яви мягким движением отводит волосы со лба Огарька и улыбается.

– Я не понимаю, – выдыхает Огарёк.

– Ты поймёшь, но не сейчас. Людям не нужно ничего понимать, им нужно слушать. Ты услышал меня, и этого достаточно. Запомни, как тебе повезло. Для многих первая встреча со мной