становится последней. Тебе пора. Да и мне тоже.

Она отступает назад, продолжая держать плечо Господина Дорог. Прозрачные детские силуэты церемонно приподнимают жемчужный подол Владычицы Яви и ждут, что она им прикажет. В какой-то миг они становятся почти настоящими, осязаемыми, и Огарёк видит печальные, бледные лица с запавшими тусклыми глазами, но тут перед его взором всё начинает мутиться, кружиться, рябиться, и он закрывает лицо ладонями. Его начинает бить дрожь. Слишком много нечеловеческого вокруг. Слишком трудно понять.

Когда он открывает глаза, то видит, что они с Кречетом и Рудо остались в одиночестве, лес дыбится позади, перед ними – ровное поле, а со стороны Липоцвета к ним спешат двое.

Глава 13

Дурная весть

– Они кричали, пытались выломать дверь и окна перебить, но куда там, мы закрыли все ставни изнутри и дверь завалили… – Мейя хлебнула из кружки и продолжила, глядя в одну точку: – Я спряталась в дальнем углу, за сундуками, зажимала уши руками, чтобы не слышать криков. Там ведь и родители мои кричали, и брат. Но сколько уши не зажимала, всё казалось, что только их голоса и слышу. И страшно, знаете, как страшно было? Думала, умру от страха прямо там, а если нет, то сердце от горечи остановится. Они там погибали, а я пряталась, понимаете?

Она посмотрела на Нима глазами, полными слёз, и ему стало неловко, будто он сам прятался в приказной избе погибающих Чернёнок и слышал, как кричат жители, горящие заживо и настигаемые скоморошьими стрелами.

– Значит, такую судьбу сплёл для тебя Господин Дорог. Привёл в укрытие, – подбодрил рассказчицу Ним, вспоминая, как Энгле верит во власть этого существа. Мейя всхлипнула и покачала головой.

– Не знаю. В таком случае Господин Дорог жесток и несправедлив. За что он так со мной? Лучше бы я умерла вместе с ними и не слышала по ночам, как они умоляют меня впустить их внутрь.

– Просто он хочет, чтобы ты сделала что-то другое. Говорят, он мудрый, мудрее любого человека.

Мейя вяло усмехнулась.

– Говоришь так, будто всю жизнь в Княжествах прожил, в глухой деревне какой. Прям как этот белобрысый.

– А волосы? – спросил Велемир и накрутил на палец собственную прядь, будто боялся, что без этой демонстрации Мейя не поймёт, о чём он. – Что с ними случилось? Сгорели?

Ниму показалось, что она сейчас снова замкнётся и надолго замолчит, но Мейю вопрос Велемира нисколько не смутил. Второй по величине трактир Липоцвета радушно принял всех желающих, а тех, кто лично видел бойню, ещё и угостили бесплатной рябиновой настойкой, и после двух порций хмельного напитка Мейя вдруг разговорилась, будто решила выдавить яд из своей раны, поделиться своим несчастьем, пережить ещё раз и оставить в прошлом. Ниму польстило внезапное признание: он расценил это как знак, что Мейя наконец начала доверять троим своим спутникам.

– Я отрезала их ножом. Деревня горела, и люди горели, и наш скот, и всё, чем мы жили. Вся жизнь… Дым пропитал всё, проник даже в наше укрытие, такой плотный и смрадный, что я кашляла не переставая… Один из сыновей старосты даже упал, как мёртвый, а перед тем кашлял хрипло и надсадно, будто дым расцарапал ему всю грудь изнутри. И потом, даже когда я убежала далеко, этот смрад всё равно меня преследовал, словно за подол прицепился, и совал пальцы мне в нос, и рот зажимал, дышать мешая. Отвратительный запах. Теперь я знаю, так смерть пахнет.

Когда я останавливалась, чтобы передохнуть, то воняло ещё сильнее. И тогда я поняла, что это от меня, что я сама так теперь пахну, и никуда уже от этого не денусь. Я мылась в ручье, тёрла волосы песком, и туже косу заплетала, и на затылке её укладывала, а запах всё не хотел уходить. А так, – Мейя взъерошила короткую волнистую шевелюру и бегло, слабо улыбнулась, – так хотя бы в нос не лезут.

Одежда тоже провоняла, и я обменяла своё платье. В одной из деревень встретила бедную девочку, которая донашивала штаны с рубахой за своим братом. Девочка так обрадовалась. Да и я тоже, насколько это было возможно. Но долго потом по рекам отмывалась, скребла кожу ногтями чуть не до крови, постоянно казалось, что от меня ещё пахнет горелым.

Мейя замолчала, понуро уставившись в стол.

– И куда теперь? – спросил её Велемир.

Она мотнула головой.

– Куда-нибудь. Подальше от дома. В большой город, где я смогу всё забыть. В Коростелец? Может быть.

– А что тут с почтой? – поинтересовался Ним. – Есть где-нибудь станция?

Велемир хмыкнул.

– У вас в каждой деревне почтовая станция? У нас – нет. Только в больших городах. Можешь оставить письмо тут и ждать, когда их скопится достаточно, чтобы кто-то согласился захватить их в Коростелец. Может статься так, что именно твоё письмо потеряют. Может и так, что кто-то уронит его в лужу, и чернила расплывутся сплошным пятном. Но ты пиши, Штиль. Пиши и оставляй тут, если тебе так удобнее.

– Ясно, – вздохнул Ним. – Спасибо за совет.

– Значит, всё равно вместе, – сказала Мейя и впервые посмотрела на него открыто, не отворачиваясь и не пряча глаз.

– Так. – Велемир поднялся с места и хлопнул в ладоши. – Предлагаю нам немного передохнуть, а после полудня заняться насущными делами.

Он сунул руку в карман, выложил на ладонь несколько монет и пересчитал. Ним почувствовал себя неловко.

– Я попрошу родителей прислать денег, я всё тебе верну, – пообещал он.

Велемир кивнул совершенно серьёзно:

– Непременно. Но потом. Пока вы – мои гости, и я сделаю для вас всё, что необходимо.

Мать Велемира одолжила Ниму и новую одежду, и даже обувь, так что его долг перед семьёй свечников уже накопился немаленький.

Мейя опустила голову и замолчала, будто слова в ней резко закончились, высыпались до единого, как горошины из мешка. Ним многозначительно кивнул Велемиру, показывая, что не стоит больше расспрашивать её.

За окнами разгорался рассвет. Ним ужасно устал, ему хотелось спать, но никто не спешил расходиться. Люди пили, разговаривали, поили настоями тех раненых, кто мог сидеть. Бойня в трактире будто сплотила всех, даже тех, кто ещё недавно колотил и резал друг друга, поддавшись буйному безумию, но четверых чужаков будто старались не замечать, больше внимания уделяя своим, деревенским.

– Энгле дождёмся, уже скоро спустится. Тогда все вместе пойдём, – сказал Ним.

После того, как Огарёк увёз Кречета, Велемир с Мейей отправились в трактир, хозяин которого пообещал выпивку и комнаты пострадавшим, а Энгле и Ним остались ждать на краю посёлка. Ниму было странно сидеть ночью в поле, не зная точно, что должно произойти, но Энгле упрямо всматривался в сторону леса. «Мне нужно знать, что с этим соколом всё в порядке», – твердил он, и Ним молча набирался от него веры и принятия того, что каждый час, проведённый в Княжествах, может принести что-то невероятное, меняющее если не жизнь, то многие представления о ней.

– Что, большой твой долг перед ним? – спросил Ним, когда молчаливое ожидание начало его тяготить. Тёплые дуновения мешались со студёными промозглыми порывами, со стороны деревни шумели, а лес впереди загадочно молчал, и изредка Ниму казалось, будто он видит неяркие колючие вспышки, будто среди деревьев мигали зажжённые кем-то свечи.

– Он вернул домой моего отца, – глухо ответил Энгле, не сводя взгляда с перелеска. – Я просил, и он вернул. И самого меня в обмен не забрал. Он великодушный, Господин Дорог. Лесовой увёл бы меня в свои чащи и заморочил голову так, что забыл бы, кто такой и что со мной раньше было. А этот – не стал. Хотя я-то был готов, просился к нему в услужение, лишь бы мама снова ни в чём не нуждалась, лишь бы рада была.

– И каков он из себя? – спросил Ним.

Энгле хмыкнул под нос. Откуда-то из травы вспорхнул бледный мотылёк