Никуда не спешили лишь англичане.

После 11 часов князь Меншиков, в сопровождении штаба прибывший на левую оконечность позиции, по-прежнему находится неподалеку Тарутинского полка, сосредоточенно наблюдая за движением Боске, солдаты которого «врассыпную» карабкаются по склонам. И даже скоро начавшийся артиллерийский обстрел не раздражает князя больше, чем находящийся неподалеку Кирьяков.

Союзный флот поддерживает продвижение 2-й дивизии. Английский рисунок второй пол. XIX в.

Капитан 2-го ранга (Capitaiпe de Frigate) Луи Пьер Алексис Потуа. Во время сражения на Альме командир фрегата «Caton». На фото в звании адмирала. Конец XIX в.

Сам Василий Яковлевич вообще не разделяет волнений и не видит достойных причин для излишней суеты. Вспомним, когда Панаев отправляется к Кирьякову и застает генерала за «сытным завтраком». Здесь же командир 2-й бригады 17-й пехотной дивизии генерал-майор Гогинов.

Кирьяков удивленно смотрит на запыхавшегося адъютанта и не может понять причины его волнения. В самом деле: тарутинские егеря на позициях по гребню плато, стрелки и московцы вдоль берега Альмы в виноградниках. Даже резервисты держат строй на своей, пусть и совершенно неудачно выбранной позиции.

Как результат, в словах Кирьякова (возможно, излишне усугубленных Панаевым) звучит плохо скрываемое раздражение. А тут еще появился тот самый злосчастный призрачный ящик, якобы заполненный чумными, готовыми броситься в разные стороны, оставляя после себя зараженные болезнью роты, батальоны и полки. Правда, бред, вопиющий идиотизм войны? Но почитайте первоисточники: там об этом говорят всерьез.

Меншиков, до которого уже дошли слухи об этом ящике, всё понявший и откровенно раздраженный информацией Панаева о Кирьякове, которого он и так с трудом переносит, собирает всю свою свиту и держит путь к начальнику 17-й дивизии. Благо, почти рядом.

Спокойствие главнокомандующего сменяется нескрываемым раздражением, источник которого — не наступающие неприятели, а собственный командующий левым флангом. И он не выдерживает.

Панаев: «Вдруг вижу, бросил трубу, спросил лошадь и поскакал по направлению к левому флангу, проворчав как бы про себя: «посмотреть, что там наделал Кирьяков!».

За князем сорвалась вся свитская кавалькада. Компания «на войну» собралась большая, набиралось едва ли не на кавалерийский эскадрон. Лица почти те же: «…Кишинский, Сколков, Веригин, Грейг, Жолобов, Вунш, Комовский, Грот, Томилович, князь Владимир Александрович Меншиков, несколько казачьих юнкеров (Хомутов в их числе), человек 17 казаков, балаклавский грек и 4 крымских татарина, а сзади всех казаки с заводными[44] нашими лошадьми».

Кирьяков констатирует просто и обыденно: «Около 11 часов на левый фланг прибыл его светлость князь Александр Сергеевич Меншиков; сказавши мне, что нас обходят слева,

Его светлость поехал в направлении к морю и вскоре туда же потребовал Московский, а потом и Минский полки с легкими батареями № 4 и №5 17-й артиллерийской бригады».

Послали за минцами и московцами: «…видя обходные колонны, тянувшиеся вдоль морского берега, и желая усилить левый фланг…», князь отправил Виктора Михайловича Веригина привести к батальону Раковича остальные три батальона Минского пехотного полка, приказав для этого вызвать полк из главного резерва вместе с легкой №5 батареей 17-й артиллерийской бригады.

Бой разгорался. От реки уже доносились нарастающие звуки начавшейся перестрелки, когда на позиции 1-го батальона Тарутинского егерского полка главнокомандующий встретился с командиром 17-й пехотной дивизии генералом Кирьяковым.

Незадолго до этого Кирьяков встретил подходившие 1-й и 2-й батальоны московцев. Увидев солдат, хотя и бодрящихся, но смертельно уставших и голодных, он дал пехотинцам время отдохнуть. Батальоны остановились. Встретив Меншикова, Василий Яковлевич попросил командующего дать им хотя бы час на отдых после трудного марша. Князь категорически отказал в такой, по его мнению, роскоши: «Для них это ничто!», намекая на тот запал, с которым Московский полк прошел перед русскими войсками, выходя на позицию. Кирьяков, улучив момент, вновь подъехал к московцам и извинился перед солдатами. Думаю, что и это стало известно Меншикову, а тот, как известно, не прощал никому выставления себя в дурном свете. Особенно тем, кого считал глупее себя.

Разобравшись с московцами, Кирьяков поехал с адъютантами к трем батальонам Минского пехотного полка, находившимся в 1500 м от его импровизированного наблюдательного пункта.

Теперь даже Василию Яковлевичу становится понятно, что сражение началось. Оставив Тарутинский полк, он направился к командиру Минского полка. Поприветствовав Приходкина, Кирьяков приказал двигаться на левый фланг, «…отделив один батальон в помощь 2-му батальону…, а остальные два батальона присоединить к Московскому полку. Минский полк тронулся из резерва всеми тремя батальонами, а потом разделился и пошел по двум направлениям: 1-й и 3-й батальоны направились к левому флангу Московского полка, а 4-й батальон — к своему 2-му батальону в Улук-кульскую долину…».

Легкая №5 батарея 17-й артиллерийской бригады, вызванная из главного резерва, обогнав Минский полк, подошла к флангу 4-го батальона Московского полка, оставив интервал, в который вошел 1-й батальон Минского полка. 3-й батальон стал левее батареи. Орудия этой батареи произвели первые артиллерийские выстрелы в Альминском сражении.

Сам же командир дивизии, не дожидаясь, пока полк дойдет до позиции, вернулся к Меншикову.

Меншикова беспокоили удобные для подъема лощины, на которые он указал командующему флангом. В ответ Кирьяков показал князю на 2-й батальон Московского пехотного полка, находившийся к тому времени по приказу командующего у ближнего к ним, как казалось, вероятного подъема неприятеля и заверил, что сможет удержать позицию. Трудно сказать, о чем думал Меншиков в эту минуту, внезапно повернувшись к Кирьякову с вопросом: «А кто у вас у подъема?».

Начальник 17-й дивизии, не чувствуя беды, совершенно спокойно ответил: «Ракович». И тут происходит невообразимое: услышав эти слова, Меншиков неожиданно для всех срывается с места и мчится к дальнему подъему — тому самому, по дну которого проходит вполне проходимая дорога.