ВАСИЛЬЕВ: Кутузов был противником перехода не через Неман, а через Эльбу. Он говорил, что мы вернемся оттуда «с окровавленным рылом». Русскими войсками при преследовании неприятеля Кутузов активно руководил до самой своей смерти. Он понимал, что недорубленный лес вырастает, надо его вырубать до конца, и поэтому, как и подавляющее большинство военных деятелей России, был сторонником продолжения войны.

— Почему же в исторической литературе все-таки утвердилась мысль о возможности закончить войну 1812 году? Она ведь возникла не сегодня…

ВАСИЛЬЕВ: Точка зрения, что была какая-то альтернатива Заграничному походу 1813–1814 годов, существует давно, но родилась она гораздо позже тех событий, уже в эпоху, когда очень сильное развитие получила Германия, изменилось соотношение сил в Европе. Особенно после Первой мировой войны. Но надо исходить из реалий эпохи, существа событий начала XIX века, потому что тогда не было таких пророков, которые бы мыслили на 30–50 лег вперед…

Заграничные походы на тридцать-сорок лет сделали Россию ведущей державой Европы, ее движущей силой. Пруссия была ближайшим союзником России, Австрия была вынуждена с ней считаться, Франция при Бурбонах тоже была теснейшим нашим союзником… Этого бы, конечно, не было, если бы не было заграничных походов.

Вплоть до Крымской войны Россия считалась мощнейшей, могущественной державой…

ГАПЕНКО: Кстати, если посмотреть всю хронику войны 1813 года, то увидим, что Наполеон проигрывал — либо сражения заканчивались не в его пользу — только в том случае, если в войне участвовала Россия.

ВАСИЛЬЕВ: К осени 1813 года в союзной армии русских было 170 тысяч, пруссаков — 160, австрийцев 110, шведов — 24 тысячи. Русские не составляли и половины союзных войск…

ОРЛОВ: Но они были во всех трех армиях — Северной, Богемской и Силезской. Александр I действительно был главной движущей силой кампании 1813 года, всей этой эпохи. Его политика доказала свою правильность, — и тогда начались активные поставки субсидий.

— Субсидий на освобождение Европы! Золотом платить лучше, чем кровью…

ОРЛОВ: Да, Англия не позволила бы России не рассчитаться по этим счетам. У России были международные обязательства, и она не могла их игнорировать.

ГАПЕНКО: Для меня лично нет никакого сомнения в том, что без России Наполеон поставил бы на колени всю эту так называемую коалицию и к середине 1813 года снова подошел бы к границам России.

— А не побоялся бы император повторения «польского похода» — так сказать, новых встреч с «генералом Морозом» и «дубиной народной войны»?

ЛОБОВ: Не нужно недооценивать Наполеона! Теперь бы он непременно учел все свои ошибки. И тут уже Турция стала бы союзником Франции, и шведы опять стали бы союзниками, и тогда нам стало бы тяжеловато!

ГАПЕНКО: Да, Карл-Юхан, он же Бернадот, вполне мог вновь перекинуться на другую сторону и по новой начать отвоевание Финляндии. То есть в 1813 году Россия вполне могла столкнуться с той ситуацией, в которой она оказалась во время Крымской кампании. Поэтому с чисто военной точки зрения я считаю, что альтернативы у России просто не было.

ШУРИНОВ: Если б Наполеона, скажем так, не беспокоили за пределами границы, он наверняка бы собрал еще 600–800 тысяч и ринулся в сторону России.

ЛОБОВ: Была оккупирована Европа — Италия, Испания, Австрия, Пруссия, с которой у русской монархии были родственные связи. Конечно, Александр делал все для того, чтобы через Наполеона нейтрализовать Францию, чтоб она не будоражила Европу и, главное, чтобы не было угрозы в будущем для самой России. Надо было эту угрозу снять!

НИКИФОРОВ: Кажется, мы несколько преувеличиваем роль «первых лиц». Хочется аналогию провести — есть радикалы, которые по поводу Великой Отечественной войны заявляли: «Если бы Сталин был национально мыслящим политиком, он должен был не лезть в Европу, а остановить войска у границы». Мол, выгнали — и достаточно. Как будто у Сталина была возможность отдать стоп-приказ — и все бы покорно с этим согласились! То же самое надо учитывать и по поводу 1813 года. Любой правитель, если он не временщик, ищет единения со своим народом, с обществом. Войну ведет не один император, а народ, который, кстати, даже хотел мести за те бесчинства, которые неприятель творил в России.

ШУРИНОВ: Вспомним пожар Москвы, поругание французами российских святынь, взрыв Кремля, о котором, кстати, мы очень мало знаем. Мы ведь почти ничего не знаем и о тех многотысячных обозах, которые везли с собой солдаты, офицеры и генералы уже разложившейся армии; о 600 тысячах крепостных крестьян, также взятых французами, которые замерзли в амбарах у Березины.

ГРЮНБЕРГ: Почему Наполеон, бросив армию, уехал в Париж? Да чтобы мобилизовать все силы и брать реванш! Поэтому Кутузов был одного мнения с Александром в отношении продолжения войны. Возьмите его письмо, в котором он пишет семье, что в Тарутино свои действия он соизмерял со свободой Европы.

НИКИФОРОВ: Поэтому то, что наши войска вступили в Европу и разгромили Наполеона, — это такая же историческая неизбежность, как была и в 1945 году.

ГРЮНБЕРГ: Действительно, никто не задавался вопросом, почему в войне 1941–1945 годов мы не остановились на своих рубежах? Естественно, что война продолжалась дальше. Также никто и не прекращал войну 1812 года. Она продолжалась совершенно естественным образом, вопросов не возникало. Но почему-то потом сложилось мнение, что Кутузов был патриотом, а Александр преследовал интересы Европы.

Ничего подобного! Офицеры в своих мемуарах оставили воспоминания о том, что они пришли в Париж, чтобы завоевать достойный мир для России. Россия — это немаленькая страна, и ее покой и безопасность не могут быть вне системы европейской безопасности. Результатом Парижского мира был Венский конгресс, на котором приняли, в общем-то, условия европейской безопасности, которая при всех своих издержках действовала на протяжении почти ста лет.

ЛОБОВ: Было много попыток противопоставить Кутузова Александру, в том числе в советской литературе. Кого мы поднимаем? Кутузова, Барклая де Толли и Багратиона — это полководцы. Потом еще Раевского, Дениса Давыдова… Александра словно бы и вообще не было, а Аракчеева просто, извините, смешали с дерьмом! Это грубо, но это точно. И кого — выдающегося государственного деятеля! Кому же это было выгодно?! Конечно, тем, кто превозносил Наполеона. А почему превознося Наполеона, а не Александра? Ведь он после капитуляции Парижа возглавил Комитет общеевропейский, по сути дела, стал главой Европы. Желает ли «просвещенная Европа» вспоминать, что ею руководил русский царь? Конечно же, нет! К России и русским политикам на Западе всегда было весьма специфическое отношение.

ГРЮНБЕРГ: Между тем, когда Александр перенес войну на европейскую территорию, он в отличие от Наполеона не проводил экспансию, не занимался устройством своей империи.

И вот еще маленькое такое исследование. Была ли действительно та самая встреча, когда Кутузов перед смертью на вопрос Александра «Простишь ли ты меня, Михайло Ларионович?» отвечал: «Я-то тебя прощаю, но простит ли вас, государь, Россия?» Ничего подобного не было! Умирающий Кутузов и Александр в это время были просто в разных точках на карте… Все происходящее было абсолютно естественным процессом, и это понимали и Александр, и Кутузов.