Как и в западноевропейских столицах, вПетербурге XIX в. существовал нелегальный, но всем известный рынок мужскойпроституции.

Живую картину столичных"нравов" рисует книга К.К. Ротикова "Другой Петербург"(СПб, 1998). Книга не претендует на научную строгость, многие предположенияанонимного автора могут вызвать у читателей возмущение. Но информация такогорода не может основываться ни на чем другом, кроме сплетен или полицейскихдоносов, которые одинаково ненадежны. Относиться к ней надо с юмором, которым вполной мере обладает автор забавной книги. Можно не верить ему во многихчастностях, но самый факт существования "другого Петербурга", сосвоими собственными традициями, драмами и комедиями, сомнению не подлежит.

Бытописатель старого Петербургажурналист В.П. Бурнашев писал, что еще в 1830-40-х годах на Невском царил"педерастический разврат". "Все это были прехорошенькие собоюфорейторы..., кантонистики, певчие различных хоров, ремесленные ученикиопрятных мастерств, преимущественно парикмахерского, обойного, портного, атакже лавочные мальчики без мест, молоденькие писарьки военного и морскогоминистерств, наконец даже вицмундирные канцелярские чиновники разныхдепартаментов". Промышляли этим и молодые извозчики. Иногда на почвеконкуренции между "девками" и "мальчиками" даже происходилипотасовки.

Через 40 лет, в 1889 году авторанонимного полицейского доноса Министру внутренних дел описывал сходнуюкартину, считая этот порок всесословным. "По воскресеньям зимою теткигуляют в Пассаже на верхней галерее, куда утром приходят кадеты и воспитанники,а около 6 часов вечера солдаты и мальчишки подмастерья. Любимым местом тетокслужат в особенности катки, куда они приходят высматривать формы катающихсямолодых людей, приглашаемых ими затем в кондитерские или к себе на дом. Вовремя праздников и на Масленице тетки днем гуляют на балаганах, а вечером вманеже, где бывает масса солдат, специально приходящих, чтобы заработатьчто-нибудь от теток". В длинном списке "теток", "дам"и "педерастов за деньги", с подробным описанием вкусов некоторых изних, фигурируют как представители высшей аристократии и богачи, так ибезвестные солдаты и гимназисты. Некоторые гостиницы и рестораныспециализировались на такой клиентуре.

- Еще одно усилие, и у вас вырастут

крылья, я их уже вижу.

- Может быть, только это очень

тяжело, когда они растут, - молвил

Ваня, усмехаясь.

Михаил Кузмин

В начале XX века однополая любовь вкругах художественной элиты стала еще более видимой. "От оставшихся еще вгороде друзей... я узнал, что произошли в наших и близких к нам кругахпоистине, можно сказать, в связи с какой-то общей эмансипацией довольноудивительные перемены, - вспоминал Александр Бенуа. - Да и сами мои друзьяпоказались мне изменившимися. Появился у них новый, какой-то более развязныйцинизм, что-то даже вызывающее, хвастливое в нем. <...> Особенно меняпоражало, что из моих друзей, которые принадлежали к сторонникам"однополой любви", теперь совершенно этого не скрывали и даже о томговорили с оттенком какой-то пропаганды прозелитизма. <...> И не толькоСережа <Дягилев> стал "почти официальным" гомосексуалистом, нок тому же только теперь открыто пристали и Валечка <Нувель> и Костя<Сомов>, причем выходило так, что таким перевоспитанием Кости занялсяименно Валечка. Появились в их приближении новые молодые люди, и среди нихокруживший себя какой-то таинственностью и каким-то ореолом разврата чудачливыйпоэт Михаил Кузмин..."

"Чудачливый" Кузмин (1875 -1936), о котором с неприязненной иронией упоминает Бенуа, - один из крупнейшихпоэтов XX века. Воспитанному в строго религиозном старообрядческом духемальчику было нелегко понять и принять свою необычную сексуальность. Но у негоне было выбора. Он рос одиноким мальчиком, часто болел, любил играть в куклы иблизкие ему сверстники "все были подруги, не товарищи". Первые егоосознанные эротические переживания связаны с сексуальными играми, в которые егововлек старший брат, который влюблялся в других мальчиков и ревновал их к Мише.В гимназии Кузмин учился плохо, зато к товарищам "чувствовал род обожаньяи, наконец, форменно влюбился в гимназиста 7 класса Валентина Зайцева". Запервой связью последовали другие (его ближайшим школьным другом, разделявшимего наклонности, был будущий советский наркоминдел Г.В.Чичерин). Кузмин сталподводить глаза и брови, одноклассники над ним смеялись. Однажды он пыталсяпокончить с собой, выпив лавровишневых капель, но испугался, позвал мать, егооткачали, после чего он признался во всем матери, и та приняла его исповедь. В1893 г. более или менее случайные связи с одноклассниками сменила серьезнаясвязь с офицером, старше Кузмина на 4 года, о которой многие знали. Этотофицер, некий князь Жорж, даже возил Кузмина в Египет. Его неожиданная смертьподвигла Кузмина в сторону мистики и религии, что не мешало новым увлеченияммолодыми мужчинами и мальчиками-подростками. Будучи в Риме, Кузмин взял насодержание лифт-боя Луиджино, потом летом на даче отчаянно влюбился в мальчикаАлешу Бехли; когда их переписку обнаружил отец мальчика, дело едва не дошло досуда.

Все юноши, в которых влюблялся Кузмин,были бисексуальными и рано или поздно начинали романы с женщинами, заставляяпоэта мучиться и ревновать. В цикле "Остановка", посвященном Князеву,есть потрясающие стихи о любви втроем ("Я знаю, ты любишь другую"):

Мой милый, молю, на мгновенье

Представь, будто я - она.

Самая большой и длительной любовьюКузмина (с 1913 года) был поэт Иосиф Юркунас (1895-1938), которому Кузминпридумал псевдоним Юркун (под псевдонимом "Влад Юркун" сейчасвыступает молодой российский писатель).

В начале их романа Кузмин и Юркун частопозировали в кругу знакомых как Верлен и Рембо. Кузмин искренне восхищалсятворчеством Юркуна и буквально вылепил его литературный образ, но при этомневольно подгонял его под себя, затрудняя самореализацию молодого человека какписателя. С годами (а они прожили вместе до самой смерти поэта) ихвзаимоотношения стали больше напоминать отношения отца и сына: "Конечно, ялюблю его теперь гораздо, несравненно больше и по-другому...","Нежный, умный, талантливый мой сынок...".

Кузмин был своим человеком в домеВячеслава Иванова, который, несмотря на глубокую любовь к жене, писательницеЛидии Зиновьевой-Аннибал, был не чужд и гомоэротических увлечений. В егосборнике "Cor ardens" (1911) напечатан исполненный мистическойстрасти цикл "Эрос", навеянный безответной любовью к молодому поэтуСергею Городецкому:

За тобой хожу и ворожу я,

От тебя таясь и убегая;

Неотвратно на тебя гляжу я, -