35

— Ну и куда ты теперь? — спрашивает Дора, как будто я прибилась к ней с улицы, как бездомный щенок.

Она ходит вокруг меня, шурша платьем, пока я собираю вещи. Уже всю комнату задымила.

— Домой, Доротея Аркадьевна. — запихиваю пижаму в боковой карман сумки. — Прекратите курить, я Вас умоляю. Вы меня задушите своими сигаретами.

— Горя — идиота кусок. Все своими яйками испортил. — садится на мою кровать. — Вы с ним спали? — смотрит, приподняв бровь и игнорирует мою просьбу, продолжая курить.

— Господи, прекратите так говорить. Это ужасно. — морщусь и открываю окно, запуская холодный воздух в комнату. Смотрю на парк. Я буду скучать за этим видом.

— Вот где я теперь путную девку найду. Оставайся, а? — она делает жалобные глаза. — Я тебе платить больше буду. Сколько ты хочешь?

У меня рвётся сердце. Смотрю на ее сухие руки и выцветшие голубые глаза. Ощущение, как будто я бросаю свою родную бабушку на верную смерть. Старость — беззащитна.

— Доротея Аркадьевна, мы же с Вами все решили. — складываю скромный набор косметики в косметичку. — Гриша найдет Вам новую помощницу. Не переживайте. А если она Вам не понравится, Вы ее изживете. Я в Вас верю.

— Вот только не надо мне сейчас про Горю. — она сердито машет рукой, звякнув браслетами, хотя сама только что пыталась обсуждать со мной его гениталии. — Вот так просто возьмешь и вернёшься домой? Чтобы тебя потом тыкали, что ты не самостоятельная и ни на что не способная? — заходит с другой стороны эта манипуляторша.

— Возьму и вернусь. Тот, кто мог бы мне тыкать, теперь там не живёт. — пыхчу в ответ, пытаясь застегнуть молнию сумки.

Картина, полученная в подарок от Доры, уже стоит запакованная на входе. Обязательно повешу ее у себя и буду пугаться, глядя на нее.

Беру сумку и выношу её в коридор. Осматриваюсь, как будто покидаю родные стены. Два месяца, проведённые здесь, пошли мне на пользу, но пора возвращаться.

— Давай, хоть кофе выпьем на дорожку. — грустно приговаривает Дора, следуя за мной.

Мы уютно устраивается на кухне напротив друг друга. Сегодня мы негласно решаем отбросить условности, вроде посиделок в гостиной.

За окном снова идет снег. Наблюдаю в окно за редкими прохожими. Дора сама решила накрыть на стол. Она выставила свои любимые, белые чашки, черный шоколад, свежий зефир и молоко. Это все куплено для меня, потому что сахар она не ест. Исключение — Гришины профитроли.

— Все-таки залетела вертихвостка от Гришки. Он поэтому и жениться решил. — наливает мне кофе.

— Он раньше ей предложение сделал. — подпираю щеку рукой, наблюдая за темной струйкой кофе.

Я, конечно, не сказала, что ухожу, потому что так хочет Ксюша. Сказала, что нам было сложно с Гришей вместе работать, и я решила уйти. Не сошлись характерами, и все такое, но Дора поняла, в чем причина. Если бы я не знала, что она работала на заводе, то решила бы, что она была следователем с ее наблюдательностью и чуйкой.

— Ой все! Не хочу о ней говорить.

— У Вас будет правнук. — пробую кофе. — Здорово ведь.

— Здорово. — соглашается со мной. — Или правнучка.

Меня уже ждет такси. Я шикую, как в старые добрые времена. Мама хотела сама приехать за мной, но я отказалась выдергивать ее из-за города. Последний раз мы виделись две недели назад, и я сильно соскучилась. Предвкушаю встречу с ней.

За расставаньем следует встреча, за встречей — расставанье. Придется смириться.

Дора неожиданно обнимает меня на прощанье. Я едва достаю ей до груди. Чувствую торчащие лопатки под тканью платья. От нее пахнет табаком и фруктовым шампунем. Осторожно отстраняюсь и глядя ей в глаза говорю:

— У Вас есть мой номер. Спасибо за все, Доротея Аркадьевна. — еще раз обвожу взглядом прихожую и подхватываю вещи.

— Береги себя, Вера. — улыбается печально и добавляет. — Не таскайся по мужикам и к Максиму присмотрись.

Киваю и улыбаюсь ей. Выхожу. Дверь за мной закрывается. На душе светло и печально. Спускаюсь по лестнице, вспоминая, как мы приехали сюда с Гришей первый раз. Я боялась зачета и снова отказала Максу.

Я буду скучать за совместным просмотром документалок и ворчанию Доры.

Водитель забирает у меня сумку. Картину беру с собой в салон. Открываю дверь машины и поднимаю глаза. Дора стоит у кухонного окна. Машу ей и сажусь в машину.

36

Подхожу к Викиному подъезду. Сегодня воскресенье: буду надеяться, что она дома.

Вика продолжает игнорировать меня. Галочки, окрашенные в синий — единственная реакция, полученная мной за последние две недели.

— Кто? — отзывается домофон голосом тёти Леры.

— Тетя Лера, здравствуйте, это Вера. — немного наклоняюсь к домофону, чтобы ей было лучше слышно.

После небольшой паузы слышу писк, и тяну железную дверь на себя. Здороваюсь с соседом и взбегаю вверх по лестнице.

По обыкновению, дверь квартиры уже открыта. Тетя Лера стоит на пороге в махровом халате, на голове тюрбан из коричневого полотенца.

Вика скорее всего учится или смотрит сериал. Из квартиры пахнет борщом. Уютное, семейное воскресенье. Я хочу продолжать чувствовать принадлежность этому месту. Мне страшно, стать чужой.

Сердце сжимается от неизвестности.

— Здравствуйте! — снова приветствую тётю Леру и протягиваю ей золотой, подарочный пакетик.

В благодарность за предоставленный ночлег, я купила тете Лере французский крем для лица, а дяде Васе — гель для бритья. Мой отец пользуется таким. Он пахнет морозным утром.

Я полдня пробыла в магазине, придирчиво рассматривая разные баночки и флакончики.

— Вика дома? — улыбаюсь, но не дожидаюсь ответного дружелюбия.

Тетя Лера берет подарки, отводит глаза и продолжает стоять на пороге, не пропуская меня в квартиру. Тревога тут же обвивает ноги и сковывает грудь.

— Спасибо, Верочка, — я чувствую неискренность в ее обращении, — но не стоило тебе приходить к нам. Некрасиво ты с Ксюшкой поступила. Девочка еле в себя пришла. Не ожидала от тебя такого.

Стыд мгновенно хлещет меня по лицу. Руки мерзнут от сквозняка на лестничной клетке.

Она тоже в курсе? Неужели все копошатся в этой куче грязного белья. Откуда она узнала?

Вика умеет хранить секреты. Хотя какой это секрет, если о нем знает уйма народа. Оля? Точно, скорее всего, это была Оля. Если она любит Ксюшу так, как я — Вику, то её негодование и желание говорить обо мне плохо, можно понять.

Прочищаю горло, пытаясь поглотить отвратительное осуждение.

— Тетя Лера, Вика дома? — повторяю вопрос. — Мне поговорить с ней нужно. Это правда очень важно.

Она вздыхает