Наконец внизу показался спокойный, как деревянная колода, тибетский монах, он бросил веревку и знаком показал, чтобы втащили еще одну охапку тростника.

— Черт с ней, залезай сам! — крикнул Николай. — Мы тебя затащим!

Чунто жестом показал, что в первую очередь должен быть поднят тростник и только потом он сам.

— Упрямый как осел, — сказал в сердцах Николай и вместе с Ричардом стал торопливо выбирать веревку.

Охапку бросили под ноги, выиграв таким образом еще несколько сантиметров.

— Руку давай! — американец нагнулся, протянул руку Чунто.

Общими усилиями тибетского монаха затащили наверх скирды.

— Наглотался газа? — Галицкий раздвинул Чунто веки, заглянул в глаза.

— Почему наглотался? — Чунто удивленно пожал плечами. — Я просто задержал дыхание, лишь только почуял запах.

— И сколько ты не дышал? — прикидывал в уме Николай.

— Я могу спокойно обходиться без воздуха и двадцать минут, но это если просто лежать и ничего не делать. А в движении минут десять, это точно. Монастырская практика. Старый монах, который меня учил, мог не дышать больше часа.

На этот раз Николай не произнес своего обычного «не может такого быть». Ведь «чудо» произошло у него на глазах. Обычный человек может задерживать дыхание на минуту, максимум на две. А Чунто копошился внизу уж точно больше пяти. И это после долгого бега, забирающего из организма весь кислород. Галицкий до сих пор не восстановил до конца дыхание.

— Расскажи, как ты тренируешься? — попросил поручик.

— Надо просто задержать дыхание и забыть о том, что тебе хочется и нужно дышать, вот и все.

— Так не бывает.

— Самое сложное — это забыть. В этом все искусство, приемы вырабатывались столетиями. Вам, европейцам, этого не понять.

— Но Ямадо же японец. Почему он не понимает, как тебе это удается?

— Их культура очень далека от тибетской. Это два разных мира. Японцы по сравнению с нами молодая нация.

Сказав это, Чунто сел и стал медитировать, словно находился в самом безопасном месте на Земле.

— Не перестаю ему удивляться, — пробормотал Николай.

— Внизу газ, — хмурился американец. — Он до нас не доберется?

— Не знаю, — Николай приложил палец к губам и прислушался.

Под ними явственно хрустел тростник. Это могло означать, что скирда оседала под весом четырех взрослых мужчин. Поручику показалось, что он даже ощущает это проседание.

— Поменьше двигайтесь, — предупредил он. — Скирда приминается, становится ниже.

Ричард и Ямадо замерли, Чунто сидел неподвижно. Около минуты все молчали. Затем Ямадо тихо произнес:

— Я вновь чувствую этот запах.

Японец дернулся, словно хотел подпрыгнуть, но от этого движения лишь провалился по колена в сложенный тростник.

— Это конец! Мы сдохнем! Все зря! — нервно выкрикивал Ричард.

Галицкий и сам чувствовал, как у него начинает першить в горле, как подступают позывы рвоты. Еще несколько минут — и газ погубит их всех. Но не взлетишь же в небо! Разве что на такое способен тибетский монах. Черт знает, чему еще научили его в монастыре.

— Чунто, нам сейчас бы очень пригодился твой вход в Шамбалу, — невесело пошутил он.

Монах даже не шелохнулся, он не попытался встать, чтобы его голова оказалась выше, просто сидел и не дышал. За двадцать минут облако могло и миновать скирду. Но несмотря на безвыходность ситуации, поручик лихорадочно думал, пытаясь отыскать пути спасения. Голова уже начинала кружиться.

— Есть! — выкрикнул он и тут же смолк, поняв, что не стоит тратить драгоценный воздух в легких на разговор.

Николай задержал дыхание и принялся руками разгребать тростник под ногами.

— Ты совсем с ума сошел! — схватил его сзади Ричард.

Его испугало то, что Галицкий может разбросать скирду. Американец и в самом деле посчитал, что русский военный медик спятил. Николай отбросил Ричарда.

— Делай, как я, — и принялся яростно зарываться в тростник.

Его примеру последовали и другие беглецы. Даже Чунто прервал медитацию и стал закапываться. Хрустели, ломались стебли. Мужчины проникали все глубже и глубже, наконец руки Николая наткнулись на мокрый ил — он достиг поверхности. Галицкий замер, прислушался, рядом с ним копошились товарищи. Он осторожно вдохнул, воздух был вполне чистым, если не считать пыли, в которую раскрошились сухие листья. Совсем неподалеку кто-то чихнул.

— Будь здоров, — машинально сказал по-русски поручик.

И эта нехитрая ситуация его позабавила, он засмеялся.

— Ты что, точно спятил? — спросил Ричард.

— Нет, я никогда еще так трезво не мыслил, — сквозь смех проговорил Николай.

Тростник зашуршал, к Галицкому просунулась рука, Ричард тронул его за плечо.

— Это ты?

— А кто же еще?

Мужчины обменялись рукопожатиями. Вскоре отозвались и Ямадо с Чунто.

— Почему тут можно дышать? Газ же ближе к земле держится, а мы до самого ила добрались, — наконец-то задал резонный вопрос американец.

— Газ обтекает скирду, — объяснил Николай. — А мы дышим воздухом, который находится между стеблей. Думаю, нам его хватит, чтобы выжить.

— Ты знал об этом раньше? — удивился Ричард. — Тогда какого черта мы таскали тростник наверх?

— Ничего я не знал заранее. Просто пришло озарение, когда мы начали проваливаться. Очень не хотелось погибнуть бездарно, вот и додумался, хоть и не был уверен, что сработает.

— Так ты даже не был уверен в успехе? И сказал нам закапываться глубже? — эмоционально возмутился вспыльчивый Ричард, но, помолчав, взял себя в руки. — Ты нам жизнь спас.

— Надеюсь, газ-то еще не прошел. Вы, господа, поменьше двигайтесь. Во-первых, так мы уменьшим потребление кислорода, а во-вторых, скирда целее будет.

Все перестали копошиться.

— А когда газ пройдет? — тревожно спросил Ямадо.

— Не знаю. Облако сильно растянул ветер. Оно может быть и несколько километров в длину, — выдал неутешительный прогноз Галицкий.

— Так нам здесь до рассвета сидеть, дожидаться, пока Ихара со своими головорезами нас тут голыми руками возьмут? — возмутился Ричард.

— Минут через двадцать я рискну выбраться, а там уже посмотрим, — великодушно предложил Николай.

— Не играй в благородство, лучше будет бросить жребий. И это можно сделать прямо сейчас. Я выломаю четыре тростинки — три коротких и одну длинную. Кто вытащит длинную, тот и пойдет наружу первым, — возразил американский летчик.

Послышался треск ломаемого тростника.