Мы продолжали препираться, я говорил тоном все более резким, пока наконец не выпалил, запинаясь, все, что услышал в баре от Эрика. Закончил я совсем уже задохнувшимся и стал ждать ее реакции – естественно, полной ужаса. Однако она сказала лишь:

– Ага.

– То есть?

– Я тронута вашей заботой, мистер Гейст. Я понимаю, что вам пришлось очень нелегко. Но не понимаю, однако, какое отношение имеет все это к вопросу о том, следует ли вам отменить вашу поездку домой. Если мой племянник и вправду способен на нечто подобное…

– Я же рассказал вам, что он говорил в баре.

– Вы меня не поняли. – Она улыбнулась. – В смысле нравственном он, может быть, и способен. Но в практическом слишком бестолков, чтобы довести такое дело до конца.

– Это не шутка.

– Вам не о чем беспокоиться, мистер Гейст. Я вооружена.

– Все очень серьезно.

– О, разумеется.

Чем сильнее я заводился, тем с меньшей, похоже, серьезностью она ко мне относилась. То обстоятельство, что мысли и чувства мои я оказался способным выражать лишь гневными вскриками, раздражало меня ужасно, и от этого гнев мой только усиливался.

– Ради бога…

– Предположим, вы правы. И как же вы предлагаете мне поступить?

– Обратитесь в полицию.

– Ах, мистер Гейст, будьте благоразумны.

– Это вы будьте благоразумны.

– Позвольте указать вам на тот факт, что если Эрик хочет мне навредить, в чем я сомневаюсь, то предпринимать что-либо сейчас, когда он открылся вам, было бы просто глупо. Я бы на его месте стиснула зубы и просто пожалела о том, что по ошибке выбрала соучастника, у которого, вопреки всем вероятиям, имеются принципы. – Она улыбнулась снова. – Один из величайших недостатков моего племянника состоит в том, что он видит в каждом себя самого.

Я не мог взять в толк, почему она так спокойна.

– Если вы не позвоните в полицию, я не уеду. Да и после звонка – не уверен.

– Тогда скажите мне, что я выиграю, послушавшись вас?

– И уж как бы там ни было, вы не можете помешать мне позвонить им.

– Могу. Это мой дом и мой телефон.

– Тогда позвоню из другого места.

– Нет, не позвоните. Новые сложности с полицией моему племяннику ни к чему…

– Новые?

– И уж определенно сейчас, когда…

– Что значит «новые»?

– Просто то, что мне не хочется видеть, как его допрашивают по делу, которое неизбежно создаст много шума и многих прогневает.

– Речь идет о вашей безопасности.

– Я уверена, что ваши страхи безосновательны.

– Вы не зна…

– Знаю, – сказала она, – и очень обижусь на вас, если вы меня не послушаетесь. Эрик может быть человеком очень неприятным, но для меня он никакой угрозы не представляет.

– Я не поеду домой.

– Собираетесь просидеть здесь до конца ваших дней?

– Если понадобится.

– Мистер Гейст.

– Мисс Шпильман.

– Вы поедете домой, мистер Гейст.

– Я не…

– Поедете, потому что, если вы будете и дальше спорить со мной, я вас уволю.

– При всем должном уважении к вам…

– Ну хватит, – сказала она. – Вы поедете, вы сейчас же перестанете спорить со мной, а иначе я позвоню в полицию и попрошу убрать отсюда вас. Это понятно?

Я слишком опешил, поэтому только кивнул.

– Стало быть, договорились, – сказала она и приложила ладонь ко лбу. Впечатление было такое, точно из ее тела выпустили воздух.

Я вдруг понял, каких сил стоил ей наш спор, и мне стало до жути стыдно за то, что я кричал на нее. Я начал было извиняться, но Альма покачала головой:

– Прошу вас, довольно слов. Я устала и хотела бы подняться наверх, пожалуйста.

Таким был способ Альмы просить о помощи.

Я взял ее под руку, мы направились к лестнице. Шли мы медленно.

– Как вы себя чувствуете?

– Перестаньте, мистер Гейст. Не заставляйте меня отвечать на этот вопрос.

Мы преодолели первые три ступеньки, и я почувствовал, что она слабеет. – Оставаться на ногах ей удавалось, лишь все больше и больше обвисая на моей руке.

– Пожалуй, мне придется немного постоять здесь, – сказала она, тяжело дыша.

Я неуверенно спросил:

– Можно, я?..

Она повернулась ко мне. И к моему удивлению, кивнула.

Альма оказалась легкой, как соломинка, и, когда я поднял ее – одна рука под коленями, другая обнимает плечи, – голова ее припала ко мне, а волосы рассыпались, закрыв лицо. Сквозь благоухание духов проступал ее собственный аромат, аромат всех прожитых ею восьмидесяти лет, сложная смесь запахов деятельной жизни, мысли, движения, печали, радости и, под самый конец, горчайшего финала. И признаюсь без всякого стыда: мне захотелось, чтобы финал этот прямо в тот миг и наступил.

Я впервые попал в ее спальню. И едва переступил порог, как меня овеяла сгущенная версия того же аромата. Я отнес Альму на кровать, разул ее, накрыл одеялом.

– Спасибо. – Голос ее звучал раз в десять слабее обычного. – Вы добрый мальчик.

Я сказал, что посижу внизу – на случай, если ей что-то понадобится.

– Джозеф…

– Да, мисс Шпильман?

Альма не ответила – потому что уже заснула. Она ни разу еще не обращалась ко мне по имени. Какое-то время я простоял посреди спальни, вглядываясь в нее.

В конце концов домой я поехал. Да и что мне еще оставалось? Я боялся того, что может наговорить в полиции Эрик, а страстная, хоть и непонятная настойчивость Альмы оставалась неколебимой. Мне просто пришлось принять на веру ее правоту, признать, что у меня разыгралась паранойя или хотя бы что Эрик не настолько глуп, чтобы предпринимать что-либо сейчас. Ведь человек редко верит по-настоящему в то, что самое худшее действительно может случиться.

Перед отъездом я снова принес ей извинения.

Альма лишь подмигнула в ответ, она уже простила меня.

– Друзьям полагается быть честными друг с другом, не так ли?

Я сказал, что позвоню ей, как только самолет совершит посадку.

– На мой счет не тревожьтесь, – сказала она. – Выбросьте меня из головы.

– Вы же знаете, я не смогу.

– А вы постарайтесь как следует, мистер Гейст. Повеселитесь там. Как говорится, жизнь дается только раз.