Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я заказала бейглы, – сказала она, пока он выдвигал стул напротив нее. – Вот-вот будут готовы. Я не знала, что ты любишь, и заказала ассорти.
Отец виновато улыбнулся.
– Боюсь, я не смогу остаться. Пришлось сменить рейс. Нарисовалось неожиданное дело. Я пришел попрощаться.
Разочарование было неожиданным и сокрушительным. Алекса снова почувствовала себя маленькой девочкой, перед глазами пронесся первый год после родительского развода, когда отец неоднократно обещал приехать и повидаться с ней, и всегда у него возникали неотложные дела. Но она уже давно не ребенок. Она справится.
– Ладно. – Алекса не добавила «хорошо», не желая успокаивать его, уж слишком часто позволяла ему сорваться с крючка. – Ты попрощаешься с тетей Фиби?
– Уже попрощался.
– Хорошо.
– Алекса, ты выросла красавицей. Умной, талантливой. Я горжусь тобой.
Она мысленно отмахнулась от его комплиментов. Он просто пытался сгладить очередное оскорб-ление, так как опять бросал ее.
– Ты вовсе не должен мне льстить. Это ничего не изменит.
– Я говорю правду. Я знаю, что подводил тебя много-много раз.
– И сегодня тоже.
– Я понимаю, что вряд ли когда-нибудь смогу загладить свою вину.
– Ты никогда и не пытался.
– А ты научилась бить по больному месту, – сухо заметил Роб.
– Училась у лучших. И я говорю не о маме, а о тебе.
Отцу явно не понравилось ее замечание.
– Алекса, я искренне хочу попытаться. Я был бы рад, если бы ты приехала в Лос-Анджелес и провела с нами выходные. Дети с удовольствием познакомились бы с тобой поближе. Ты же их сестра.
Алекса вздохнула.
– Ты никогда не подтверждаешь эти приглашения. Лучше бы вообще не приглашал.
– Алекса, на этот раз я говорю серьезно. Я люблю тебя. Может, не так, как ты хотела бы, но люблю.
Отец умолк, видимо, надеясь услышать в ответ, что и она его любит, но Алекса уже сказала это вчера, а он увильнул от завтрака с ней. О чем еще говорить?
– Вчера ты спрашивала о Шейле, – вновь заговорил отец. – Я не спал с ней. И я не знаю, как она умерла. Но я знаю, что она вела дневник. Она все время что-то записывала в него. Как-то сказала, что собирается издать свои мемуары. Я поддразнивал ее, мол, для этого понадобится еще дюжина дневников, что она слишком молода для мемуаров. Когда я услышал, что она утонула, то не знал, что и думать.
– Ты рассматривал возможность самоубийства? – спросила Алекса.
– К сожалению, предположил именно это. Она говорила мне, что тот, кого она любит, вне ее досягаемости. По всей видимости, она забеременела, а он потребовал сделать аборт. Она согласилась, потому что не готова была растить ребенка, к тому же боялась, что потеряет мужчину, если не выполнит его требование. Но ее мучило содеянное. Она часто выходила на веранду и смотрела на море и страдала из-за принятого решения.
– Я много раз видела ее там, – прошептала Алекса. – Она была так красива и романтична, но не выглядела счастливой.
– В первое лето в Сэнд-Харборе она была счастлива, но на следующее лето все изменилось.
– Почему ты решил рассказать мне это?
– Ты сказала, что думаешь, будто ограбление Фиби и смерть Шейлы каким-то образом связаны. Ты должна поискать тот дневник.
– Я его не видела, хотя просмотрела все коробки.
– Тогда, может быть, кто-то нашел его до тебя, – предположил отец.
– Если бы ты выбирал между Джеком Уэллборном и Дэниелом Стоуном, кто из них, по-твоему, мог быть ее любовником?
Отец задумался.
– Любой из них. Или кто-то другой. Она была пламенем, вокруг которого, как мотыльки, вились мужчины.
– Что так притягивало их к ней? Только ее красота?
– Она обладала беспредельным очарованием. Смотрела на мужчину так, что он чувствовал себя особенным.
Его восхваления больно кольнули Алексу, хотя и не удивили.
– С мамой ты не чувствовал себя особенным?
– Я чувствовал себя в ловушке. Она слишком сильно нуждалась во мне, впивалась мертвой хваткой.
– Как ты можешь говорить такое, если ты всегда сбегал? – изумилась Алекса.
– Потому и сбегал. Рядом с ней я задыхался. Она не могла сидеть в другом конце комнаты, все время липла ко мне и говорила, говорила, говорила. Не умела слушать, просто быть рядом. Меня это выматывало.
Алекса с неохотой мысленно признала, что в чем-то он прав. Мать и за нее так же цеплялась.
Когда принесли бейглы, отец поднялся.
– Мне пора.
– Не хочешь взять один на дорожку?
– Нет, спасибо. – Он неуверенно улыбнулся. – Можно дать тебе совет?
– Попробуй, – насторожилась Алекса.
– Не увлекайся так сильно прошлым, иначе не успеешь насладиться настоящим. Алекса, я хочу, чтобы ты была счастлива. Найди свою любовь и живи ею. Полюби того, кто сделает тебя лучше и сильнее, потому что в этом мире слишком много людей, которые попытаются погубить тебя. И никогда не будь похожей на меня. Я желаю тебе большего.
– Я сама этого хочу.
Со смешанными чувствами Алекса смотрела вслед отцу. Что-то изменилось между ними. Надол-го ли? Кто знает?
* * *
Покончив с кофе и бейглами, Алекса вышла на улицу. Как хорошо, что в Сэнд-Харборе все близко. Не нужно вечно пользоваться автомобилем, можно просто пройтись и насладиться весенним утром. Она собиралась сразу отправиться в антикварный магазин, но импульсивно сменила направление.
«Дом стекла» находился как раз за углом, а ей очень хотелось заглянуть внутрь.
Входная дверь была распахнута, и женщина с седыми кудряшками, в легинсах и длинном джемпере, видимо хозяйка, выставляла на одну из полок красивого стеклянного ястреба. Женщина показалась Алексе знакомой. Да, именно ее она в детстве называла повелительницей птиц, а сейчас видела ее любовь к птицам воплощенной в стеклянных фигурках.
– Я могу вам помочь? – спросила женщина с легким напевным ирландским акцентом, приветливо улыбнувшись.
– Просто осматриваюсь. У вас прекрасные вещицы.
– Спасибо.
– Я Алекса Паркер. У моей тети антикварный магазин «Прошлое снова с нами».
– Я знаю Фиби. Какой кошмар с ней приключился. Я Мэри Маллиган. Очень приятно с вами познакомиться.
– Мне тоже. Я в детстве видела вас на пляже. Летом, когда приезжала погостить у тети. Вы всегда кормили птиц и собирали обточенное стекло.
– Я до сих пор хожу на пляж каждое воскресенье, – улыбнулась Мэри. – Стараюсь воплотить в стекле красоту птиц, но даже не приблизилась к этому. – И она критически осмотрела свое последнее творение.