— Искать далеко не надо, — ответил Колиньи, — и так ясно, откуда повеяло дыханием смерти. Вскоре приметы и свидетели скажут об этом.

Беседа принимала щекотливый характер, и Екатерина, для виду несколько раз приложив платок к глазам, предложила королю уйти, дабы дать больному покой.

Немедленно было начато следствие, которое поручили президенту де Ту и советнику Кавеню. Им без особого труда удалось, допросив свидетелей, установить виновных в покушении — семейство Гизов. Лошадь была из их конюшен, на аркебузе стояло клеймо Лотарингского дома. Почуяв неладное, Гиз решил вовремя улизнуть, пока еще не собрали основные улики. Король нехотя отпустил герцога, но пообещал, что немедленно же разыщет его, если установит причастность к покушению. Гиз тут же поспешил убраться, но на полдороге свернул налево и заперся у себя во дворце. Теперь от его лица в качестве защитников выступали мать и дядя. На них он полностью и положился, а сам тем временем, невидимый, но для нужных лиц вполне досягаемый, принялся внедрять в жизнь план, первым и самым деятельным союзником, в реализации которого должна была стать Екатерина Медичи.

Итак, два акта трагедии уже были сыграны: один — с женщиной, другой — с мужчиной. Оставался третий, заключительный. Массовый.

А пока король предоставил улицу Бетизи и часть Монетной для гугенотов, дабы они, собравшись все вместе, чувствовали себя в безопасности.

А на улицах и площадях Парижа, по которым Гиз пробирался к дому, вовсю свирепствовали, кричали, брызгая слюной изо рта, насылали проклятия на противников Христовой веры и призывали обрушить на их головы справедливую кару монахи из близлежащих монастырей и проповедники с амвонов церквей. Так ли уж трудно было им настроить толпу на убийство? Фанатики выполняли чудовищную миссию среди населения, и оно, истово крестясь и молясь Богу, в религиозном угаре, которым заражено было отнюдь не сегодня, клялось беспощадно истреблять гугенотов по первому же знаку, данному церковью или любимцем, защитником истинной веры — Гизом. И молодой герцог понял, что звездный час пробил.

На улицах Парижа повсюду ходили вооруженные толпы гугенотов и кричали о возмездии, которое они свершат сами. Они окружили дворец Гизов и, потрясая оружием, требовали выдать убийцу адмирала, в противном случае они разнесут «рассадник заразы». Ничего не добившись, они отправились к Лувру и там произвели ту же манифестацию с теми же угрозами.

А святые отцы продолжали разжигать злобу и ненависть в обнищавшем народе, в простых крестьянах и бедняках, которых голод погнал сюда из деревень, но которые и в городе не нашли ничего, поскольку он был перенаселен из-за огромного числа гугенотов, все кругом оккупировавших, все кругом поевших. И тут же напоминал монах этим людям, уже сжимавшим в руках оружие и потрясавшим кулаками, как жрут, пьянствуют и веселятся гугеноты на свадебных торжествах за счет городской казны, за счет налогов, взимаемых из их кармана, в какие нарядные одежды они одеты в противоположность дряхлому рванью народа. Доставалось даже королю и его матери за то, что они допустили такое беззаконие и издевательство над гражданами королевства, устроив богопротивную свадьбу; но они были оправданы, поскольку было оговорено, что не иначе как колдовством сумел король еретиков заполучить себе в жены их принцессу, жемчужину Франции.

Париж кипел. Париж готовился отомстить. И теперь предстояло сделать последний шаг.

Оба, Екатерина и Гиз, сразу же поняли это. Он послал гонца с запиской. Она тут же прислала его обратно с клочком бумаги, на котором написала:

«Приходите немедленно под любым видом в сад Тюильри со стороны конюшен, так вас не заметят. Пароль: Месса».

Тем временем Колиньи, наконец, почувствовал, что готовится какое-то злодеяние. Все предупреждали об этом, в том числе и те самые гугеноты, что бродили по улицам Парижа и видели вооруженные толпы.

Первым забил тревогу всегда подозрительный Монтгомери, и тут же покинул столицу вместе со своим отрядом. Следом за ним исчез герцог де Лонгвилль. Потом Анри де Поплиньер; этот сказал на прощанье адмиралу и королю Наваррскому, как и все остальные:

— Последуйте за нами, пока еще не поздно.

Но адмирал не послушал. Он не мог оставить короля одного, это означало бы крушение планов по примирению враждующих партий, которое он видел в совместной борьбе против Габсбургов.

Двадцать третьего августа днем в саду Тюильри, по одну сторону которого возвышался замок, собрались представители католической партии, чтобы составить два заговора: один против гугенотов, другой — против короля. Оба должны были осуществиться в одно и то же время. Переодетого до неузнаваемости Гиза встречали королева-мать, герцог Анжуйский, Таванн, герцог Омаль и итальянцы: Невер, канцлер Бираг и Альбер де Гонди, бывший воспитатель Карла IX, имевший и по сей день на короля большое влияние; ныне он — граф де Рец.

Тема беседы одна — когда? У Екатерины вопрос другой — кого? Впрочем, об этом она уже знала, имена давно вертелись на языке. Неудачное покушение на адмирала вызвало бурную реакцию, навеянную отчаянием и злобой: она терпеть не могла, когда ее планы внезапно срывались. Так она и объявила сразу же, не допуская недомолвок:

— Колиньи, Монтгомери, Кавань, Комон, Кервенуа, Ларошфуко, Тединьи, Монпезак.

— И все?

— Да, это главари! Остальные — овечки, пусть убираются. Но прежде всего вопрос к Гизу: как это могло случиться? Ведь вы говорили, что Морвель — отличный стрелок.

— Рука провидения увела пулю в сторону, мадам. Его заслонила охрана.

— Слишком долго хранит ему жизнь эта рука! Необходимо сегодня же ночью покончить с ним и теми, на кого я указала.

— Монтгомери улизнул, теперь он далеко, — доложил Таванн.

Екатерина глухо застонала:

— Снова он от меня ушел! Не свершится возмездие! Но пусть ему повезло сегодня, все одно он от меня не уйдет. А пока другие положат свои головы.

— Все?

— Только те, о которых я упомянула.

Гиз остановился:

— Я не понимаю вас, мадам. Вы что, не боитесь за собственный трон, за жизни ваших сыновей? Вы же знаете, что творится в Париже: гугеноты вооружаются и вот-вот пойдут штурмом на Лувр, а ведь их несколько тысяч! Вам не страшно? А ведь вы обещали моему дяде еще два года назад, что пойдете на все, чтобы избавить страну от еретиков и заставить короля Наваррского принять мессу. Полагаете, теперь, под дулом аркебузы, перед угрозой смерти, глядя на убитых соратников, он по-прежнему будет упорствовать?

— Это было давно, герцог, и я передумала.

Она говорила искренне. Будущее страшило. Гизы возобладают над протестантами, а это страшнее для трона Валуа. Впрочем, когда это будет — еще неизвестно, и к тому времени она сумеет и против них занять оборону. Не важнее ли момент нынешний, чем тот, который маячит неизвестно где? Она молчала, а окружение, переглянувшись меж собой, начало атаку.