тяжелые чемоданы, в другой — собачку. Матрос Нагорный хотел ей помочь, но был отброшен назад охранниками, которые заявили, что она сама должна нести свой багаж. Когда пассажиры сели на извозчиков, их увезли, и поезд направился к екатеринбургскому вокзалу. Там генерала Татищева, графиню Гендрикову и мадемуазель Шнейдер арестовали и под охраной увезли. Живыми никого из них больше не видели.

Эти драматические события разворачивались на глазах пассажиров железнодорожного вагона. Из него вывели еще несколько слуг и отвезли в Ипатьевский дом. Пассажиры наблюдали оживленные споры между различными местными комиссарами и Родионовым. Вернулся Нагорный, чтобы забрать постели Великих Княжон и багаж. Наконец в пять часов в вагон вошел Родионов и сообщил оставшимся, что они могут идти куда глаза глядят, но присоединиться к Императорской семье им не разрешается.

К Екатеринбургу быстро приближались контрреволюционные войска, и потому Гиббсу и его коллегам пришлось в течение десяти дней использовать в качестве жилья тот же злополучный вагон 4-го класса. Родионов вскоре изменил свое первоначальное решение и намеревался отправить их назад, в Тобольск, однако не успели путники достаточно удалиться от города, как белые войска перерезали дорогу, и они застряли на Красном Урале. Дни были трудные — ни помыться, ни приготовить пищу, постели примитивные, но все же как-то обходились. Каждый день они выбирались из вагона, обычно по одному, по двое, через неодинаковые промежутки времени, чтобы не привлекать к себе внимания, и проходили мимо Ипатьевского дома в надежде увидеть кого-нибудь из членов Семьи. Лишь однажды Гиббс увидел руку какой-то женщины, приподнимающей занавеску, и заключил, что это, должно быть, была Анна Демидова. В следующий раз, когда Гиббс и Жильяр проходили мимо дома, стараясь не выглядеть чересчур любопытными, они увидели, как матроса Нагорного уводят красногвардейцы, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Он их тоже увидел, но не подал вида, что узнал. Через четыре дня его расстреляли.

Александр Авдеев, грубый, распоясанный член Исполнительного комитета Екатеринбургского Совета, быстро превратил «Дом специального назначения» в худшую из тюрем. Теперь он был обнесен двойным забором, достигавшим карнизов. Первый этаж занимали комендант и красногвардейцы-охранники. Тринадцать человек из прислуги Царя разместились в пяти комнатах верхнего этажа. Императрица, Государь и Наследник занимали одну спальню, Великие Княжны вторую. Анна Демидова спала в столовой, доктор Боткин, Харитонов, оба Седневых, дядя и племянник, а также лакей Трупп — в зале. В ночь их приезда девушкам пришлось спать на полу, поскольку их кровати привезли слишком поздно и не успели разобрать.

В Ипатьевском доме Семья и ее слуги чувствовали себя поистине арестантами. Еда была скудной и неприглядной. На завтрак был чай с черным хлебом; на обед подогревали суп и другие блюда, доставленные из советской столовой, которые выливали в одну миску и ставили перед узниками. Ни скатерти, ни столового серебра не было. Если в блюде попадалось мясо, то Авдеев самый большой кусок забирал себе. Когда появился добрый, преданный Харитонов, он умудрился соорудить некоторое подобие кухни на втором этаже. Их пища стала лучше, хотя большинство блюд ему приходилось стряпать из остатков. Девочки также пытались научиться стряпать и по вечерам месили тесто, чтобы выпекать его утром. После того как Авдеева уволили, к ним стало поступать молоко, яйца, масло и сливки, которыми их снабжали монахини из соседнего монастыря, и их меню заметно улучшилось. Последние две недели жизни узники питались довольно сносно.

Были и другие лишения. Красноармейцы унесли из зала фортепьяно, и вечерами было слышно, как в караульном помещении горланят охранники. Иногда это были революционные песни, иногда скабрезные. Императрица и ее дочери заглушали шум пением, как показал в 1919 году Анатолий Якимов во время его допроса следователем Соколовым:

«Они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения. Пели они Херувимскую Песню. Но пели они и какую-то светскую песню. Слов ее я не разбирал, а мотив ее был грустный. Это был мотив песни „Умер бедняга в больнице военной“».

Узникам разрешали гулять лишь по часу в день, причем все должны были выходить из дома в одно и то же время на определенном участке, под охраной красногвардейцев, которым было приказано не разговаривать с ними и отвечать только на вопросы относительно каких-то правил или на просьбы, которые автоматически отвергались. Часовых выставляли и возле расположенного наверху туалета, разукрашенного непристойными рисунками с изображениями Распутина и Царицы, и при этом узникам не разрешали, войдя, закрывать за собою дверь.

В середине мая, когда стало тепло, Авдеев придумал особенно изощренное мучение. Он приказал запереть окна и побелить стекла снаружи. Теперь узники больше не могли видеть ни зелень, ни городскую сутолоку, а воздух в тесных комнатах второго этажа сделался душным.

Несмотря на дискомфорт, неудобства, оскорбления, ужасное однообразие жизни, неуверенность в будущем, узники почти не жаловались. Ни слова горечи вы не найдете в дневниковых записях Царя или Императрицы или в каком-либо из их писем, относящихся к этому периоду. Они сообщают факты, описывают события, происходящие с ними, но не говорят ни слова осуждения их преследователей. Николай Александрович даже выразил сочувствие Авдееву, когда того выгнали за кражу вещей, принадлежавших узникам; Государь всегда находил возможность отметить что-то приятное: яркий солнечный свет или великолепную погоду, какая стояла во время прогулки, аромат городских садов. Когда наступила пора семейных дней рождения (по старому стилю), о каждом из них он упоминал с благодарностью. Николаю II исполнилось пятьдесят 6 мая, в день Иова Многострадального; Александре Феодоровне сорок шесть—25 мая; Татьяне двадцать один—29 мая; Анастасии семнадцать — 5 июня, а Марии девятнадцать — 14 июня. И все они были исполнены признательности за каждый отслуженный праздничный молебен. С 19 июня и по 4 июля (по новому стилю) в дом была тайно переправлена целая серия интригующих писем, породивших надежду, что готовятся серьезные шаги для спасения Семьи. Какой-то аноним, подписавшийся «Офицер Русской армии», сообщал, что группа преданных им людей готова действовать. Наступающий Чешский легион находится всего в восьмидесяти километрах от Екатеринбурга, и операция по спасению будет приурочена к его приходу: «Следите за любым движением снаружи; ждите и надейтесь». Узники надеялись и выслали, согласно просьбе, план их спален: кто где спит, как стоят кровати, указывали время отхода ко сну, расположение окон и тому подобное. Кто-то должен был бодрствовать в определенные ночи, ожидая дальнейших инструкций. В ночь на 14/27 июня, согласно последним указаниям, они оделись и всю ночь сидели, ожидая избавления.

Некоторые детали в этих письмах заставляют думать, что предлагаемый план спасения в действительности был жестокой ловушкой, приготовленной самими большевиками