– Вазых! Вазых!

– Я!

– Вазых, – веско повторил Петр Степанович. – Это не мне, а тебе надо было на ВАЗе работать. С таким-то именем. Вазз-ыхх!

– Да мне бы хоть поездить, на ВАЗе-то, – подумав, сказал Вадик и оглушительно расхохотался.

Если бы он хохотал не так громко, шутка сошла бы за вполне удачную. Да и сошла, наверное. Это ведь только Лариса знала, что Вадик довольно нервно относится к обыгрыванию своего имени и что давно мечтает о нормальной машине, а не «об этом козле, который жжет мне нервы до лысины». В любом случае Лариса надеялась, что они копят на нормальную машину, а не просто жмутся и отказывают себе во всем без особых на то причин.

Петр Степанович шутку, кажется, совсем не понял. Вадик почему-то переключился на подробности приготовления хреновины – тоже, конечно, по уникальному и мастерски переосмысленному рецепту. Петр Степанович тупо кивал, чуть не окунаясь крупным носом в плошку с хреновиной, которой тряс перед ним Вадик, потом заворочался, медленно, как танковая башня в военном фильме, развернулся к Артурику и сказал:

– Артур. Артур, тебе сколько лет, Артур?

Артурик не услышал – он прожигал тоскливым взглядом коробку с конфетами. Вадик примерно таким же взглядом упирался в плошку с хреновиной – явно ждал возможности продолжить волнующее повествование.

– Четырнадцать, вот только исполнилось, – поспешно сказала Лариса.

И беззвучно добавила, повернувшись к Артурику: скоро чай будет.

Сын повеселел, а гость медленно произнес:

– О-го-го. Я думал, пятнадцать. Или шестнадцать. В кино для взрослых пускают уже, да, Артур, а? А?

Артурик пожал плечом и, похоже, собрался смыться, не дожидаясь конфет. Петр Степанович пресек попытку вопросом:

– Зан-нимаешься чем, а?

Артурик опять пожал плечом, увидел свирепый Ларисин взгляд и покорно сообщил:

– Вот, в радиокружок записался.

Петр Степанович громко захохотал, хлопая себя ладонью по колену. Звуки были как от небольшого барабана.

– Радиокружок! Вазых, он у тебя мол-лодец, а?

– Остряк-самоучка, – осторожно подтвердил Вадик, поднимая осоловелые глаза.

– Я имею в виду спорт, Артур. Ты, Артур, спортом занимаешься? Занимаешься же, я вижу, так-кие мыш-шцы, вот как-кие мыш-шцы.

Петр Степанович дотянулся и ухватил Артурика за плечо. Кажется, сильно и, наверное, больно. Артурик стрельнул глазами на отца и мать и застыл, сгорбившись на стуле.

– Надо, Арытур, заниматься, – назидательно сказал Петр Степанович с неожиданно прорезавшимся акцентом. – Особенно бокысом, Арытур. Или борьбой. Мой вот, Андрюшка, он дзюдо, а мне это дзюдо как-то сапси-им… Но! Не курит. Ты не кур-ришь? Нек-кур-ри. Из-занимайся… Тыз-занимался бокысом, Арытур? Нет? Давай ят-тя научу. Выставай.

– Петр Степанович, поздно уже, может… – поспешно начала Лариса, но Вадик показал ей злое лицо, а сыну назидательно сообщил:

– Давай-давай, Артур. Учиться никогда не поздно.

– У меня уроки, – сказал сын, не глядя на Петра Степановича, который собрался, восстал с дивана и теперь покачивался над Артуриком, как шарик над Пятачком.

– Воскресенье же завтра, – напомнила Лариса от отчаяния и тут же прикусила язык.

Артурик ожег ее взглядом исподлобья и нехотя встал.

– Вот, Арытур, смотри и учись, – велел Петр Степанович. – Кулаки сыжимаешь вот эсмотри как… Нет, ты эсмотри… О. Молодец. Прал-льна. Занимался, да? Нет? Ну, я научу, не ссы. Эту руку сюда, защищаешь подбдб… под-дбородок. Эту перед собой, и вот так – р-раз!

Он неожиданно резко ткнул Артурика в плечо. Лариса ойкнула, Вадик, сонно смотревший в стол, вздрогнул, зашевелил бровями и завозился на стуле. Артурик еле устоял на ногах и ровным голосом сказал:

– Здорово. Я понял, спасибо. Я тогда пойду…

– Эстоять! – скомандовал Петр Степанович, опять ловко и чересчур крепко ухватив Артурика за плечо. – Теперь эсмотри: защищаться надо…

– Вот так? – сказал Артурик на выдохе и с каким-то шлепком – и быстро шагнул назад, странно держа руки чуть ниже груди.

Петр Степанович смотрел на него изумленно. Не дыша.

Лариса чуть привстала со стула, пытаясь понять, что происходит, а Артурик сказал напряженным голосом:

– Мам, можно, я уроки пойду?..

– Да-да, конечно, сынок, иди, – торопливо разрешила Лариса, вскакивая, но Вадик усадил ее взглядом и неожиданно бодро сказал, поднимаясь и хватаясь за спинку стула, чтобы не улететь от чрезмерного движения в угол:

– А ведь у меня еще водочка была где-то, сейчас мы ее…

Водочка действительно была, бутылка «Посольской» с черной этикеткой, которую Вадик берег для особого случая. Сейчас, видимо, был особый случай. Правда, Лариса сомневалась, что Петр Степанович заметит и оценит оказанное ему внимание. Но Вадику, в конце концов, виднее.

Вадик, как бы между прочим задержавшись возле Петра Степановича, подхватил его под локоть и помог сделать шаг до дивана, вдумчиво посмотрел, отплыл к «стенке» и медленно открыл дверцу бара. На диван Петр Степанович опустился сам, необычно, как канат, который кольцами ложится на пол, и лишь тогда вздохнул – длинно и с присвистом.

Слава богу, подумала Лариса, поспешно отворачиваясь, и украдкой смахнула пот с лица. Было, оказывается, очень жарко.

Петр Степанович вздохнул еще раз, уже нормально, и сказал сипло, причем без малейшего акцента:

– Молодец парень.

Ой молодец, подумала Лариса с отчаянием и гордостью. Пришибу молодца такого.

– А вот и послы пожаловали! – объявил Вадик, со стуком водрузив бутылку на стол.

– Молодец, – упорно, словно убеждая себя, повторил Петр Степанович, сел прямо, черпанул ложкой в тарелке, сунул в рот пельмень и принялся сосредоточенно жевать. Поднял растерянные глаза и сообщил: – Мяса нет. И нет конфет.

Конфеты лежали на столе, а вопрос «На хрена нам этот дед?» был уже почти год как неактуален – во всяком случае, применительно к тому самому деду. Но Лариса поняла, что имеет в виду высокий и несчастный гость.

Она вздохнула и сказала:

– Ну, Петр Степанович, теперь счастливый будете.

Автобусы ходили редко и были забиты, будто утром. Лариса не сумела втиснуться в двадцать третий – экспресс, потом в «трешку». В «трешку», наверное, смогла бы, все-таки «икарус»-гармошка, а меха гармошки, согласно законам физики, должны растягиваться: если налечь плечом и воткнуть ногу так, чтобы каблук стал на вторую ступеньку, плотная масса колыхнется и продвинется чуть вглубь. Но не хотелось налегать, к тому же от костлявого мужичка, заскочившего на подножку перед самым носом, ядрено пахнуло перекисшим потом и табаком, аж голова закружилась. Она с утра кружилась, так что лучше ее в тесную вонищу не совать, добра не будет – Лариса со своей головой жила давно и хорошо изучила ее повадки. Жаль, поздновато.