Мне нужно смыть с себя его запах.

Когда же выхожу из ванной, мне становится понятна одна вещь. Мне нужно срочно отсюда уехать. Открываю ноутбук и резервирую билет в Мадрид. В одиннадцать часов вечера я уже сижу в самолете, мысленно перечитывая записку, которую оставила для Эрика на кровати и которую, уверена, он прочтет.

«Сеньор Циммерман,

я вернусь в воскресенье вечером, чтобы продолжить нашу работу. Если вы решите меня уволить, дайте знать, чтобы я отменила поездку».

В пятницу я просыпаюсь и смотрю на часы. Не верю своим глазам: 13.07. Я столько проспала!

Хорошо, что сестра не наведалась — она еще не знает о моем возвращении. Не хочется ничего ей объяснять.

Выйдя из спальни, первым делом ищу мобильный телефон. Он спокойно лежит в сумочке. Пропущены два звонка от Ракель, два — от Фернандо и двенадцать — от Эрика. Вот это да!

Я не отвечаю ни на один из них. Не хочу ни с кем разговаривать.

Я снова начинаю злиться и решаю сделать генеральную уборку. Когда я в ярости, прибраться в квартире — лучшее лекарство.

В три часа дня мое жилище напоминает конюшню. Вещи в одном месте, моющее — в другом, мебель передвинута… но мне все равно. Я — королева этого дома, и сама здесь все решаю. Подпевая звучащей по радио песенке, я наконец забываю о том, что засело в моей голове.

Вдруг у меня просыпается дикое желание что-нибудь погладить. Глажу платье, юбку, две блузки, а когда перехожу к футболке, взгляд останавливается на лежащем на полу красном мячике. Я сразу же вспоминаю Курро, моего любимого Курро, и слезы застилают мне глаза… Но вдруг я визжу от боли. Я сильно обожгла руку утюгом.

Нервно смотрю на предплечье.

Оно красное, как футболка сборной Испании по футболу, и на нем отпечатался рисунок утюга с кружочками. Больно… больно… больно… Чертовски больно! Продолжая стонать от боли и размышляя над тем, подставить руку под холодную воду или помазать зубной пастой, скачу по квартире. В конце концов, умирая от боли, решаю вызвать «скорую».

В семь часов вечера я уже на осмотре у врача.

Да здравствует быстрота «скорой помощи»!

От боли у меня мелькают звездочки перед глазами. Милая женщина-врач осторожно поливает ожог какой-то жидкостью и накладывает повязку. Прописывает болеутоляющее и отправляет меня домой.

С неимоверной болью в перебинтованной руке отправляюсь искать аптеку.

Как это обычно бывает, ближайшая аптека — в какой-то глуши. Купив все необходимое, возвращаюсь домой, измученная и раздраженная болью. Подойдя к подъезду, слышу позади:

— Не вздумай больше уезжать, не предупредив меня.

Его голос меня парализует. Он злит меня, но в то же время придает сил. Мне нужно было его услышать.

Поворачиваюсь и вижу, что в метре от меня стоит мужчина, который сводит меня с ума. У него серьезное выражение лица. Не знаю почему, я поднимаю руку и с глазами, полными слез, говорю:

— Я обожгла руку утюгом, и она жутко болит.

Он меняется в лице.

Смотрит на повязку, затем на меня, и вся его самоуверенность пропадает. Айсмен исчезает, уступая место Эрику. Эрику, которого я обожаю.

— Боже мой, малышка, иди сюда.

Я подхожу, и он осторожно обнимает меня, стараясь не зацепить руку. Вдыхаю его аромат, и меня переполняет счастье. Несколько минут мы стоим не двигаясь, а потом я слегка шевелюсь, он приближает свои губы к моим и дарит мне короткий, но сладкий и нежный поцелуй.

Он никогда меня так не целовал. Наверное, это удивление отпечаталось на моем лице.

— Что с тобой?

Прихожу в себя и улыбаюсь.

Он поцеловал меня с нежностью!

Вручаю ему ключи от квартиры:

— Замок в подъезде сломан… дерни, и двери откроются.

Он делает то, о чем я попросила. Берет меня за руку, и мы поднимаемся на лифте. Открыв двери квартиры, он осматривается и бормочет:

— Что, черт возьми, здесь произошло?

Я улыбаюсь.

— Генеральная уборка, — отвечаю, осматривая окружающий нас хаос. — Когда я в гневе, меня это успокаивает.

Он тихо смеется и закрывает за собой дверь. Бросив на диван ремень, забываю о боли и поворачиваюсь к нему:

— Что ты здесь делаешь?

— Я волновался за тебя. Ты уехала без предупреждения и…

— Я оставила тебе записку, и, кроме того, ты был в отличной компании.

Эрик снова напрягается.

— Я не хочу больше слышать те унизительные вещи, которые ты говорила. Я имею в виду то, что ты моя шлюха. Ради бога, Джуд, конечно же, ты не моя шлюха! Ты никогда ею не была и не будешь, понятно? — Я киваю, и он продолжает: — Послушай, Джуд, разве ты до сих пор не поняла, что для меня секс — это игра и ты самая важная ее составляющая?

— Ты сам это сказал: составляющая!

— Когда я говорю «составляющая», я имею в виду, что на данный момент ты женщина, которая меня интересует больше всего. Без тебя игра не имеет смысла. Черт побери, я думал, что мы давно это выяснили.

Напряжение такое сильное, что воздух можно резать ножом.

— Послушай, Эрик, так не может продолжаться. Давай останемся только друзьями. Думаю, что в плане работы мы можем сотрудничать, но…

— Джуд, я никогда тебя не обманывал.

— Я знаю, — признаюсь я. — Проблема во мне, а не в тебе. Дело в том, что я не узнаю себя. Я не игрушка, которой ты можешь управлять, как хочешь. Я не хочу… не хочу ничего знать ни о твоем мире, ни о твоих играх, ни о чем подобном… Я думаю… думаю, что будет лучше, если каждый вернется к своей обычной жизни и…

— Хорошо, — соглашается он.

Я впадаю в ступор.

Мне хочется еще немного поспорить об этом. Я что, сошла с ума?

В его глазах — и боль, и злость, но я пытаюсь подтвердить сказанное и не броситься в его объятия. Как только я оказываюсь рядом с ним, моя сила воли испаряется, а мне нужно контролировать себя. Ну вот, я сама себе противоречу!

Вдруг мою руку пронзает боль, и я с криком подскакиваю:

— О боже! Как же больно! Че-е-е-е-ерт! Че-е-е-е-ерт!

У него вытягивается лицо. Он растерянно смотрит, как из меня изливаются жалостливые стоны и непристойные слова. Я умираю от боли.

— Очень болит?

— Да. Я сейчас выпью болеутоляющее, или не знаю, что со мной будет.

Рука горит, и возвращается невыносимая боль. Мечусь по гостиной как сумасшедшая, но Эрик останавливает меня.

— Сядь, — приказывает он. — Я позвоню другу.