— Скорее, Авраам, — пробормотал он, вытирая кровь полой сутаны. — Спеши.

* * *

Но Авраам не мог спешить. Опиум, сковавший его тело, сковал и его разум. Эксперименты шли медленно. И спустя две недели Чибо, ежедневно являвшийся в единственное помещение, где проходил его кашель, окончательно потерял терпение.

— Хватит! — Он навис над иудеем, который сидел за столом, положив кисть на гороскоп, показывавший расположение звезд, управлявших казнью Анны Болейн. — Хватит, — повторил он. — Мы попробовали твой способ. Теперь попробуем мой.

* * *

— Мы в Сиене уже три недели. И сколько раз мы его видели?

Бекк уже знала ответ на этот вопрос, но Фуггер все равно сказал:

— Не меньше дюжины.

Они видели, как архиепископ направлялся служить в соборе: его несли в паланкине вверх по недлинной лестнице, которая вела от его палаццо к баптистерию. Они сидели в соборе и слышали, как он звучным голосом произносил латинские молитвы. Они смотрели, как он проезжает в своей раззолоченной карете те триста шагов по виа дель Пеллегрини и пьяцца дель Кампо, которые отделяют его дворец от городской ратуши, палаццо Пубблико, откуда управляют Сиеной.

— И сколько раз у нас была возможность пробраться в его палаццо? — вопросила Бекк.

Фуггер вздохнул. Этот разговор происходил не реже одного раза в день.

— Всего один.

— Вот именно. Один! И кто помешал мне им воспользоваться? Ты!

— Наш Давид не хочет, чтобы его убили, правда, Демон? — сказал Фуггер, отламывая ворону хлеба от огромной лепешки, лежавшей у него на коленях.

Бекк фыркнула. Да, уцепиться за задок кареты Чибо было опасно, но она привыкла рисковать. И раздражало ее то, что остановил ее не страх перед опасностью. Ее остановило упоминание одного имени.

— Давай дождемся Жана, — сказал ей тогда Фуггер.

И ее женская природа, та, которую она прятала, подавляла, связывала так же безжалостно, как перетягивала груди, отозвалась на это имя. Некое чувство мгновенно пробудило в ней одно-единственное прикосновение, звук негромкого смешка. Пара дней — считанные часы — и один бой с ним рядом, закончившийся тем последним взглядом, когда он спас ей жизнь. Она знала, что с галер никто не возвращается, что она больше никогда не увидит этих глаз, никогда не получит ответа на вопрос, который в них таился. И все же ее сердце приостановилось при звуке его имени, и она упустила шанс.

— Вот поэтому я всегда работаю в одиночку! — огрызнулась она, отрывая кусок хлеба.

Они снова сидели напротив Палаццо Пубблико, проследовав туда за каретой, доставившей Чибо. Они устроились на противоположной стороне Кампо, спиной к фонтану. Фуггер наслаждался летним солнцем и плеском воды, вырывавшейся из пастей каменных волков. Оправившись после первого потрясения, он даже с удовольствием рассматривал скульптуры, среди которых имелись полуодетые Женщины. У одной была обнажена грудь, и младенец протягивал любопытные пальчики к изящно вырезанному соску. Фуггер напустил на себя возмущение подобным развратом, как оно и положено добропорядочному немцу: дома, в Мюнстере, такого не допустили бы. Но пока Бекк споласкивала разгоряченный лоб водой, он позволил себе снова посмотреть на статую.

— Хороша, правда?

Бекк застала его за разглядыванием изображения. Ее гнев прошел, и озорная улыбка и свежая вода преобразили лицо подростка. Фуггер тряхнул головой, вспомнив собственное водное преображение в речке по дороге в Тур и изумляясь тому, как изменилась его жизнь. Втайне он все еще опасался, что это — еще один сон, посланный, чтобы терзать его. Может, небесные видения посещают его в куче отбросов под виселицей? Неужели он действительно сидит у непристойного фонтана в развратном итальянском городе в обществе сообразительного безумного мальчишки? Неужели его жизнь снова стала осмысленной? Неужто он идет по пути, на котором сможет искупить свои грехи? Порой щупальца ада, из которого он вырвался, все еще тянулись к нему, иногда во время сна, иногда — когда он бодрствовал: фантомы, и вурдалаки, и бароны с мечами порой вырывались из сумерек и преследовали его, стремясь изрубить его тело, навек затоптать его в грязь. Но всякий раз ему удавалось удержаться в реальности, и демоны с воплем растворялись в небе. Ему все еще было трудно смотреть в глаза другим людям, но он все чаще мог обращаться непосредственно к ним. И даже ответно их поддразнивать.

— Ну надо же! — сказал Фуггер. — Когда ты улыбаешься, то становишься похож на юную девицу. Правда, Демон?

Бекк нахмурилась и отвернулась. Но в Сиене трудно не улыбаться: этот город обладал особой магией, которую не могли уничтожить даже злодеяния ее правителей. Эта магия крылась в колоколах, в фонтанах, в аркадах.

Фуггер снова повернулся и стал наблюдать за людьми, торопливо идущими через площадь. Они появлялись из длинной тени, которую отбрасывала гигантская башня, Торре дель Маниа. Они несли самые разные вещи: оружие, штуки ткани, флагштоки, громадные копченые окорока, бочонки с вином…

— Кажется, здесь готовятся к празднику.

— Да. Это — Палио.

— Ах да, я слышал, как булочник говорил об этом. Это скачки, да?

— Все только и говорят о Палио, и это не просто скачки, — Бекк снова улыбнулась и придвинулась к Фуггеру. — Это — сердцебиение города, праздник в честь какой-то победы над флорентийцами, одержанной несколько столетий тому назад. Каждая контрада — местный округ (а их около тридцати) — имеет свою эмблему, например орел, кабан, лев, петух, гадюка. Они проходят по улицам процессией под знаменами и в мундирах и цветах своего отряда. И здесь, на Кампо, в первый вечер праздника две из контрад имеют честь биться друг с другом. По пятьдесят человек с каждой стороны в пунье, как это называют.

— Биться? Они — гладиаторы? Неужели мы вернулись к кровавым развлечениям древнего Рима?

Бекк улыбнулась и вскинула вверх сжатую в кулак руку.

— Почти. Но эти гладиаторы сражаются, обернув кулаки тряпками. Люди получают ушибы, мало кто умирает.

— Мало кто умирает? — Фуггер закатил глаза. — Эти итальянцы утверждают, что они такие цивилизованные, а мы, немцы, — варвары. А потом они на улице забивают друг друга кулаками до смерти.

— Да, Фуггер. Но в боях с быками погибает еще больше людей.

— Так у них есть еще и бои с быками? Неужели порочность этих римлян не имеет конца, о Демон?

Услышав свое имя, ворон наклонил голову, расправил свои громадные крылья, а потом снова принялся выклевывать что-то между камнями мостовой.

— О да, конец есть. Она заканчивается скачками. Они начинаются и завершаются здесь, на Кампо, и проходят по улицам. У каждой контрады своя лошадь. А потом, конечно, начинается настоящая вакханалия, и для победивших, и для проигравших.

— И когда начинается этот языческий ритуал?

— Второго июля.