Новое бормотание покупателя, потом опять продавщица:

— Ах вон ты о чем. Ну что ж, будем надеяться на лучшее. Спасибо, приходи еще!

Анна-Мария молча выпрямляется, поворачивается и быстро выходит из магазина. Чувствует спиной их взгляды, когда треньканье колокольчика сообщает, что дверь открылась. Еще подумают, будто я что-то украла, мелькает в мозгу. Запишут в свой длинный список новые обвинения. И в конце концов одержат победу. Не сможем мы здесь жить; я не выдержу.

Всю дорогу она почти бежала, чувствуя на себе неодобрительные взгляды всех встречных, и теперь запыхавшись входит в дом, раз-другой моргает глазами, чтобы сдержать жгучие слезы. Не хочет рассказывать, не хочет, чтобы они отмахивались и говорили, что она чересчур впечатлительна, что нечего обращать внимание — мало ли что народ болтает. Не хочет их тревожить, они ведь всегда за нее волнуются.

У кухонного стола сидят Пер и Тео, Диса стоит у плиты, красит простыню в большой кастрюле. Поварешкой приподнимает краешек ткани, рассматривает желтый цвет. Из другой кастрюли идет пар, пахнет бобами, луком и приправами, окно запотело. Брендон полулежит на кухонном диване, как всегда с гитарой на груди, Метта пытается вместе с ним перебирать струны. А по лестнице спускается Ингела с Орьяном на руках.

— Смотрите! — кричит мальчуган, крепко стиснув в кулачке надетый на шею длинный шнурок, на который нанизаны шуршащие ракушки. — У меня бусы!

Никто не слышал, как пришла Анна-Мария, и все-таки Пер инстинктивно оборачивается, будто почуял ее присутствие. Улыбка на его лице сменяется тревогой, когда он видит ее покрасневшие щеки и блестящие глаза, а секунду спустя видят и остальные. Волнуются, ведут ее к столу, подвигают стул, ставят чашку, наливают чай с медом. Она уверяет, что просто запыхалась, пока поднялась к усадьбе, дорога-то из городка крутая, и она просто очень устала, может, подхватила ту же простуду, что и ребятишки на прошлой неделе. И теперь она понимает, что Пер смотрит на нее с нескрываемой надеждой. Бессмысленной, безнадежной надеждой, что она забеременела.

Нет, она ни о чем не рассказывает. Ни слова о том, что услышала, когда ходила в город за кистями, чтобы покрасить оконные рамы. Ничем не выдает внезапной уверенности, что идиллия, которая сейчас царит в Луторпе, пойдет прахом. Опасность так ощутима, она здесь, дует в спину, будто первый порыв ветра ворвался в дом и предупреждает о надвигающейся буре. Она не знает, откуда берется это ощущение, не знает, близка ли опасность. Знает только, что это еще хуже языкастой тетки в скобяном магазине.

Она берется за дверную ручку, и внезапно ее одолевают сомнения. Может, зря она связалась с этой бандурой? Вдруг они подумают, будто она хочет подольститься, снискать популярность, подкупив их новой кофеваркой.

Несколько секунд Карен медлит, задумчиво стоя на лестничной площадке. Пожалуй, они правы. Может, это и правда подкуп? Отчаянная попытка привлечь группу на свою сторону.

Хорошо хоть Эвальда Йоханнисена нет, напоминает она себе и выпрямляется. Уже сама мысль о язвительных комментариях, какие он бы наверняка отпустил, вызывает у нее недовольную гримасу. Остальные, вероятно, поддержали бы его.

— Черт! — говорит она во весь голос, так что лестница гудит эхом.

Кроме того, за бандуру придется платить; через тридцать дней кислых мин еще прибавится. Через двадцать девять, поправляет она себя, открывая дверь.

Аромат кофе ударяет в лицо еще прежде, чем она переступает порог.

Дверь комнаты совещаний в дальнем конце коридора приоткрыта, оттуда долетают негромкие голоса. Она быстро проходит через пустой офис к своему столу, выуживает папку из верхнего ящика. Потом решительным, даже чуть сердитым шагом идет к комнате совещаний и распахивает дверь.

Черти неблагодарные, думает она.

Немного погодя она с горящими щеками садится на свое место, меж тем как спонтанные аплодисменты затихают, а к ней подвигают блюдо с булочками.

— Отлично придумано, Эйкен, — говорит Карл. — Только, по-моему, ты наверняка заработаешь неприятности.

— Всему свое время, — отвечает Карен с кривой усмешкой, вонзая зубы в большущую булку с корицей. — Начнем? — Она слизывает с пальца сахарную пудру.

Коротко изложив, что узнала от мужиков в “Зайце и вороне”, она подытоживает:

— Итак, можно, пожалуй, сделать вывод, что Сюзанна Смеед со многими была в ссоре и отнюдь не считалась в округе приятной особой. То же говорят начальство и коллеги по работе.

— И дочь, — добавляет Карл Бьёркен. — Юнас, вероятно, тоже не очень-то хорошо о ней отзывался?

— Да, так и есть. До сих пор никто не отзывался о ней, мягко говоря, позитивно. Вопрос больше в другом: сумела ли она разъярить кого-то настолько, что он убил ее. Может, Сюзанна шантажом занималась? Она, конечно, зловредная и неприятная, это известно, но из тех ли, кто вынюхивает, собирает компромат? Как думаете?

Все молчат, видимо, размышляют.

— Нет, она скорее непримиримая, — говорит Астрид Нильсен. — По крайней мере, судя по отзывам ее начальницы и коллег, с которыми беседовали мы с Йоханнисеном. Сюзанна Смеед, пожалуй, из тех, кто подмечает чужие ошибки и охотно их комментирует. Ну и отчасти сплетница.

— Корнелис и Астрид, вам надо сегодня еще раз наведаться в “Сульгорден” и выкопать там все, что можно. Сама я встречусь с Венке Хеллевик. Это сестра Юнаса, одна из немногих подруг, какие, похоже, были у Сюзанны, — добавляет она, подняв голову и увидев вопросительные взгляды коллег. — Пожалуй, тогда у нас будет о ней более детальное представление. Но мне надо взять с собой кого-нибудь. Карл, найдешь время?

Он кивает, и Карен опять оборачивается к Корнелису Лоотсу:

— Есть что-нибудь от криминалистов? И что ты сам выяснил?

— Утром я говорил с Ларсеном; ДНК и пальчики анализируются, результат, вероятно, будет уже сегодня. Ну, то есть помимо тех, что идентифицированы как отпечатки Юнаса Смееда, — смущенно добавляет он. — Ответов от банка Сюзанны и от круизного судна пока нет.

— Кстати, как там дела? Есть подвижки?

— Мы разослали запросы по всем пассажирам, то есть во все скандинавские страны, США, Нидерланды и Италию. А также в Германию, один из датчан оказался немецким подданным, — говорит Корнелис, справившись в своих бумагах.

— И?

— Пока что нет никаких сообщений о серьезных преступлениях, ну, которые караются тюремными сроками свыше года. Сроки, понятно, разнятся от страны к стране, но если взять вообще всех, кого наказывали лишением свободы, то таких двое. А именно… — Корнелис полистал свои бумаги. — Шведский бизнесмен, Эрик Бьёрнлунд, отсидевший восемнадцать месяцев за промышленный шпионаж, и американец, Бретт Клоуз, отсидевший шесть лет за убийство. Но когда мы копнули поглубже, выяснилось, что речь идет о совершённом в пьяном виде наезде, в результате которого погибла трехлетняя девочка. Так или иначе, сейчас Бретту Клоузу семьдесят два года, а тот случай имел место в середине семидесятых. С тех пор он ведет безупречную жизнь и, по словам шефа судовой службы безопасности, и он сам, и его жена — люди глубоко религиозные. Епископальная церковь, так он вроде сказал.