обязан. Пришлось проявить твёрдость и попросить Назима усилить контроль за расхищением подотчётных ему продуктов. Домовой сурово кивнул, клацнул на кота зубом и выставил мне хинкали. Пока я быстро насыщал организм, почти не чувствуя вкуса (мысли были не тем заняты!), он подкатился сбоку и протянул мне маленький блестящий предмет:

— Зэркало. На!

— Зачем? — не понял я, может, у меня прыщ выскочил или перемазался чем-нибудь…

— Беры, пригадица. И чтоб Ягу минэ сбирёг!

Я окончательно запутался, но у домового были такие серьёзные глаза… Пришлось сунуть зеркальце в карман, хлопнуть Назима по плечу и дать слово мужчины, что буду беречь нашу домохозяйку пуще собственной фуражки. Он кивнул, смахнул слезу и исчез под печкой. Жаль, что мы не можем взять его с собой — небритый азербайджанский домовой с выдающимся носом и большущим кухонным ножом мог нагнать ужас на любого, самого отпетого преступника…

Мы вышли за ворота уже ближе к вечеру — я с бабкой и Еремеев с моей невестой. Митя, разумеется, удрал на час раньше. В Немецкой слободе его уже принимали почти как своего, надеюсь, он ничего не перепутал и не внесёт в довольно простенькое служебное задание чрезмерной доли отсебятины. Так, чтоб совсем без неё, Митя не умеет, вирус творчества в его крови живёт и прогрессирует с каждым днём. Это та самая ситуация, когда год идёт за два, а в нашем случае и за все три. Хотя ворчу я, видимо, исключительно по привычке, на самом деле представить нашу опергруппу без этого разгильдяя с душой ребёнка и сердцем телёнка абсолютно невозможно…

* * *

До Базарной площади шли все вместе, далее по плану Яги следовало разделиться. Я начинал чуточку ревновать к Еремееву, который незаметно подкручивал усы и всё время забекренивал шапку, и так неизвестно каким чудом удерживающуюся на левом ухе. Но с этим разберёмся позднее…

— Что ж, соучастнички, разбежались? — заговорщически предложила старейшая сотрудница нашего отделения. Мы кивнули, но…

В общем, Лихо ударило первым, нам крупно не повезло. Из-за угла вышли два брата-купца Анисимовых в сопровождении трактирщика Грымова с привязанной фальшивой бородой. Лица у всей троицы были очень решительные.

— Вот мы и встретились, участковый, — недобро прогудел старший, а младший резко свистнул — за нашими спинами возникло ещё четверо человек, видимо слуги или холопы.

— Что всё это значит, граждане? — ещё не успев толком оценить реальность происходящего, строго спросил я. Предположения о том, что на двух штатных сотрудников милиции плюс начальника стрелецкой сотни, да ещё бывшую бесовку могут напасть в центре города… Ну это уже даже не смешно!

Купцы напряженно сопели, видимо тоже не зная, с чего начать, а вот трактирщик сорвался уже через минуту:

— Уж ты извиняй, как хочешь, сыскной воевода, да тока к тебе у нас обид нет! И бабушке твоей, и Фоме Силычу в моём заведении почёт и рюмка бесплатная завсегда обеспечены будут. А вот девку отдай! Из-за неё все беды, пущай ответ перед народом держит. А то… вона как! Кому без бороды ходить опозоренному, а её милиция от смертоубийства обеляет?! Не по совести энто!

Да-а… предупреждала меня бабка. Не верил. Вот и получил прилюдно, в лицо, умыли так умыли… заслуженно. Однако, вместо того чтоб извиниться и разобраться со всем по-человечески (они же нормальные люди!), меня вдруг захлестнула жгучая обида. Да не буду я никому ничего объяснять!

— Пошли вон с дороги, — незнакомым мне самому голосом рявкнул я. Еремеев за моей спиной с готовностью выхватил тяжёлую саблю.

— Ты это… участковый, не дури, — опять начал старший Анисимов. — Мы ж не звери, сами мужики, всё понимаем, а тока ведьма она. Брыкина почём зря извела, хороший работник был, а теперь вона и тебе глаза застила… Отойди, по-человечески просим. Не след за такую заступаться…

Объяснять кому-либо, что моя Олёна ни в чём не виновна, теперь было бесполезно. У тех, кто сзади, покачивались в руках солидные дубины, сами купцы вытащили из-за пазухи разбойничьи кистени, и чувствовалось, что владеть они ими умеют ничуть не хуже, чем торговать.

— Мильцанера и стрельца со старушкой до смерти не бить! — тонко напомнил Грымов, поправляя фальшивую бороду, чтоб не мешала говорить. В его руке тускло блеснул засапожный нож. — А с энтой чернявой разговор короткий, она самолично к нам в дом горе-злосчастье привела… Да побыстрее, не увидел бы кто?!

— Вот тока троньте девку, — хищно ощерилась Баба-яга, и в тот миг я не дал бы за купеческие жизни самого затёртого грошика, но моя невеста сама загородила главу экспертного отдела, и кто кого ударил первым, было уже не разобрать.

Помню лишь, что поначалу все мы развлеклись от души. Я броском с упором ноги в живот нейтрализовал об забор младшего Анисимова, Фома с рёвом кинулся на холопов, бешено махая саблей, а Олёна, закусив косу, как боец Шаолиня, в доли секунды так обработала старшего купца, что он рухнул всей тушей на месте, даже не успев всхлипнуть. Трактирщик ужом проскользнул у меня под рукой и мог бы натворить бед, если бы в то же мгновение над улицей не раздалась лающая немецкая речь:

— Ахтунг, ахтунг! Хендэ хох! Бросьте оружие, вы все арестованы за попытку нападения на сотрудников лукошкинской милиции!

В пылу кратковременной схватки никто и не заметил, как мы оказались в плотном кольце ружейных стволов. Суровые лица законопослушных немцев Кнута Гамсуновича не оставляли нападавшим ни единого шанса!

— Тьфу, нехристи басурманские, — тоскливо взвыл трактирщик, бросая на землю нож.

Немецкий посол тут же шагнул к нему, хлёстко отвешивая благородную пощёчину.

— Дурак! Мы любим наш город, нашу слободу, наших русских друзей. Никто не смеет нарушать правопорядок и угрожать органам полиции. Дас ист беспредел! Вы все должны будете понести суровое наказание, и, если герр Ивашов даст такой приказ, я собственноручно расстреляю вас по закону военного времени!

— Спасибо, господин посол. — Я отряхнул китель и пожал ему руку. — Вы вовремя, но в принципе мы бы и сами справились. Митя при вас?

— Найн, он передал ваши указания и куда-то убежал ещё. Мы выдвигались на предначертанный нам участок несения службы.

— Продолжайте, — по-военному кивнул я, ибо обстановка волей-неволей обязывала. — По пути сдайте этих правонарушителей первому же наряду наших стрельцов.

— Яволь, герр Ивашов! — Немецкий посол отсалютовал мне парадной шпагой. — Мы будем стоять там, где приказано, и не отступим! Со мной все честные немцы. Лукошкино — наш фатерланд…

— В этом плане нашим ещё есть чему у вас поучиться, — себе под нос буркнул я и чуть громче добавил: