как Никите, — улыбнулась Олёна. — Всё на двоих.

— Ну что ж, как скажете, — важно кивнул государь. — Засим и нам пора, дела царские ждут, бояре у ворот томятся, да и орда с минуты на минуту под стены пожалует. Пошли, Лидушка…

— Майн либен, ти есть забил ещё один очень важний персон в отделении?!

— С чего это?

— Ты забил Димитрия!

— Лидушка, а чего ты так имя это холопское мечтательно произносишь? — поднахмурился Горох, но тут же сдался: — Опосля о нём потолкуем, но без награды щедрой не оставлю. Моё слово твёрдое! Всем так всем…

— Ти есть мой герой! — восхищённо простонала матушка царица. — Я тебя всё это показать… доказать… не отказать на ночь! Я есть любой птичка!

— Э-э… вам точно пора! — Мне оставалось пожать руку царю, получить дружеский поцелуй в щёку от государыни и вежливо сопроводить озабоченную парочку на выход.

А во дворе меня уже дожидался встревоженный Еремеев.

— Орда на подходе!

— Ворота портретами обклеить успели?

— Всё исполнено, как велено, — откликнулся он. — Все наши, что от дежурств свободные, уже на стенах, фитили раздувают. Идём?

— Бабуль! — обернувшись, крикнул я. — Мы с Фомой на стену, хотим посмотреть, как шамаханы на новичковские портреты отреагируют. Вы в отделении или с нами?

— С вами! — ответила за мою домохозяйку Олёна; Яга лишь пожала плечами… Знаем мы это показное равнодушие, бабке тоже было дико интересно!

— Тогда захватите с собой Митьку и догоняйте.

— Ну ты это… сокол наш ясный, — опомнившись, прокричала нам вслед Баба-яга, — попроси их там, шамаханцев энтих, чтоб без нас не начинали!

И я, и Еремеев, и царь с царицей согласно обернулись и покивали. Цирк, одним словом! В городе явный преизбыток клоунов, и мы, похоже, главные. Ну и ладно…

Зато когда мы вышли за ворота, народные массы встретили нас дружным снятием шапок и буханьем на колени. Горох с супругой чинно шли под ручку, раздавая монаршие знаки внимания направо-налево. Внешне это выглядело совершенно по-семейному, а потому особенно умилительно:

— Здорово, Сидор! Всё пьёшь? Нехорошо, зря ты так уж…

— Не есть то полезно, Спидорь… Фам надо думать о семья. Ми молиться про фас…

— Царь-батюшка, царица-матушка, жизни за вас не пожалею!..

— Здорово, Игнат! Как жена, дети? Слышал, ты отца схоронил, ну царствие ему небесное…

— О майн гот, какое неестьсчастье… Игнат, ми всегда рады фас фидеть, что редко заходите? Ви не сердитесь на нас, найн?!

— Матушка царица, царь-батюшка, да я… да за вас… да за родину любимую!

— Здорово, дядя Миша! Спина не болит? А то, ежели что, у меня там мазь немецкая на пчелином яде — как рукой радикулит снимет…

— Я, я! Ми давно помним про вас. Горошек так фолнуется, так фолнуется, ви успокойте его, дьядя Михаэль…

— Отец родной, мать наша! Всем миром за вас пойдём! Вот уж послал Господь благодетелей…

Ей-богу, они так навскидку обошли человек десять — пятнадцать, и ко всем обращались напрямую, всех знали в лицо по имени-отчеству, так, словно всё Лукошкино было большим родным домом для каждого человека, каждой семьи, каждого рода, без разделения по национальности, цвету волос и форме носа. Что-то было в этом единении завораживающее, укрепляющее дух и веру, чтобы не раздумывая, а лишь помолясь, идти всем миром в золотую даль, потому что там тепло и свет, а свет всегда сильнее тьмы, и от осознания этой банальности на душе легче…

Царская чета, сопровождаемая счастливыми толпами народа и безрезультатно пытающимися протиснуться в первые ряды боярами, отправилась в свой терем.

Мы с Еремеевым увильнули в сторону от Базарной площади и быстро добрались до городских ворот. Там по-прежнему нёс службу бдительный старик Кашкин, наши стрельцы, держась чуть в сторонке от царских, охраняли свой участок стены непосредственно над воротами. Теперь шамаханское войско можно было разглядеть и без подзорной трубы. Они шли на нас широким полумесяцем, не скрываясь и не таясь, тьма всадников и длинные ряды пустых телег для ожидаемой добычи.

Опытный боярин с усмешкой отмёл мои предположения о численности противника:

— Да бог с тобой, сыскной воевода, отколь им стока силы взять? Мы ить их по прошлом годе как славно угостили, думали, лет на десять уроки запомнят… Ан нет. Плодятся они, конечно, как мыши полевые, но и сейчас, думаю, не более двух тысяч на город идёт. Глянь-ка, а энти что удумали?

Передовой отряд в пару сотен клинков с визгом вырвался вперёд, направляясь прямо к нашим воротам. Стрельцы, перекрестясь, взяли прицел. Я как-то не сразу сообразил, что издалека большие белые листы холста могут быть восприняты как знак сдачи без боя. Видимо, шамаханам пришла в голову та же мысль, за что они дружно и поплатились…

Первые ряды с наскоку не долетели каких-то пять-шесть метров. Потом их лошади сделали круглые глаза, выплюнули удила, внаглую поснимали с себя сёдла вместе с полуобморочными всадниками и налегке дунули во все стороны! Такого я не видел даже в мультфильмах… Добрые полчаса шамаханская конница атаковала наши ворота и, толком разглядев уголовные рожи работы великого маэстро Новичкова, воодушевлённо разбегалась. Причём иногда спешенные всадники удирали куда быстрее своих же лошадей! Как говорится, две ноги переставлять легче, чем четыре…

— Душевнейше бегут, — с завистью признал старый боярин. — Эх, где мои семнадцать лет… Меня ить в те поры тоже мало кто догнать мог. Я энтим и пользовался. Залезешь, бывало, на ночь не по-честному в окно к Степаниде-вдове, Варьке-ключнице, Марфе, стольниковой дочери, Настасье-стрельчихе, а любезнее всего к Нани, княжне тифлисской, — ох и шороху потом было… А я бегу себе поутру, гордый такой!

— Да, Яга рассказывала, — сразу припомнилось мне. — Но, возвращаясь к нашей теме, а основные силы атаковать не будут, что ли?

— Дык кто ж их, басурманов, разберёт… Ну-кось, молодцы, пальните для острастки!

Раздался очень нестройный залп. По-моему, всего в три выстрела. У остальных не загорелся порох, потухли фитили, выкатилась из ствола пуля, замок заклинило, или вообще в суматохе забыли зарядить.

— Что ж за невезение такое? — по-детски огорчился Кашкин.

Я не стал вдаваться в объяснения. Лихо по-прежнему было в городе и всё так же постепенно набирало мощь. И это ещё только стрелецкие пищали не сработали! Пушкари, сколько мне известно, вообще отказывались пушки сырым порохом заряжать, от греха подальше. Впрочем, врукопашную биться рвались вроде бы все, но приказа делать вылазку не было, а на прямой штурм шамаханы пока тоже не разбежались. На первый взгляд у них всё так же не было осадных лестниц, но, может, они ждут своего часа в обозных телегах?

Прошу