Тем не менее мы не пойдем так далеко, как Льоренте и его последователи. Мы считаем, что главным мотивом Фердинанда в создании инквизиции была необходимость действовать для решения проблемы конверсо таким образом, чтобы обеспечить внутреннюю стабильность и сохранять народную поддержку. Тем не менее возможность обеспечения своей нуждающейся казны средствами, которые можно будет считать законными, ни в коем случае не может считаться несущественным элементом в его тщательных расчетах. Финансовый фактор, который никогда не был решающим, являлся, однако, важнейшим побудительным мотивом к решению Фердинанда о принятии этого крайнего антимарранского курса.

IV

В попытке определить различные причины для основания инквизиции, мы должны также проверить более противоречивый взгляд, гласящий, что инквизиция с самого начала была воспринята как средство для достижения монархического абсолютизма. Впервые эта идея пришла в головы флорентийских историков, упомянутых выше. В современную эпоху впервые это провозгласил Ранке в своей работе «Государи и народы Южной Европы» (1827)[3060], что было поддержано такими ведущими учеными, как Карл Йозеф фон Гефеле[3061] и Франсуа Гизо[3062].

Исторические основы этой теории очевидны. В течение более чем двух столетий кастильские короли, начиная с Альфонсо X, добивались того, чтобы превратить свое правление во власть волею божией, но их попытки снова и снова срывались знатью, не меньше их исполненной решимостью увеличить свою собственную силу. В XV в. стремление к абсолютизму достигло своего пика при Хуане II, а затем упало до низшей точки при Энрике IV. В этих обстоятельствах Фердинанд мог прийти к заключению, что при помощи обычных мер, военных или политических, короли в Испании никогда не достигнут этой цели и что только инквизиция, контролируемая королями, сможет принудить аристократию к подчинению монарху и сделает абсолютистский режим возможным.

Таким образом, стержнем этой теории является убеждение в том, что Короли-католики потеряли надежду на то, что политический процесс может привести к достижению их целей. Тем не менее имеющиеся в нашем распоряжении факты не поддерживают этого убеждения. Когда они в 1478 г. просили папу утвердить инквизицию и, более того, когда трибунал уже был основан (в 1480 г.), большинство мятежной знати уже подчинилось монархам, а силы других были заметно ограничены уменьшением их владений и поступлений от них[3063]. Осталась только относительно небольшая проблема непокорных дворян на северо-западе (Галисия), которых короли намеревались сокрушить военной силой — план, приведенный ими в действие в 1480 г. Таким образом, когда испанская инквизиция была создана, знать уже не представляла угрозы для королей, неуклонно усиливавших свою власть, так что можно было считать, что в недалеком будущем она сможет служить основой абсолютизма.

И не ради абсолютизма попытался Фердинанд подчинить испанских прелатов юрисдикции инквизиции. То, чего хотел он достичь этой попыткой, было подчинение марранских епископов, чье исключение из сферы расследования инквизицией служило подрыву авторитета Святой инквизиции и ее кампании против конверсо. Папа Иннокентий VIII отказался предоставить ему эту привилегию, полученную в 1451 г. Хуаном II от Николая V, и позволил инквизиции только собирать свидетельскую информацию против «подозрительных» епископов, а затем передавать эту информацию в Рим для обсуждения и принятия решения[3064]. Это ограниченное право позволяло инквизиции досаждать, унижать и портить жизнь любому епископу, которого она выбирала объектом расследования, и из их выбора мы можем видеть, что при Фердинанде она выбирала для своего расследования только марранских прелатов. Два новохристианских епископа — Ариас Давила из Сеговии и Педро де Аранда из Калаорры — и один архиепископ, Эрнандо де Талавера из Гранады, были избраны мишенями инквизиторского расследования во время правления Фердинанда, и причины для такого выбора увидеть нетрудно. Ариас Давила вызвал гнев инквизиции тем, что вышвырнул ее агентов из Сеговии и, вне всякого сомнения, распалил ее жадность невероятным богатством своей семьи. Педро де Аранда служил в Риме магистром Священного дворца (ключевой пост папской администрации). Считалось, что, находясь на этом посту, он мог порядочно навредить инквизиции. Эрнандо де Талавера был известен своей святостью, что приносило слишком много почета самому имени конверсо, чтобы инквизиция не попыталась уничтожить его. А главное, для инквизиции было важно доказать, что ни один конверсо, каким бы уважаемым и знаменитым своей набожностью он ни был, не может не подозреваться в такой ереси. И таким образом кто угодно, даже епископ Сеговии, который осудил евреев на смерть по обвинению в ритуальном убийстве[3065], или Талавера, который написал длинный трактат против иудействующих[3066], или же такой человек, как Педро де Аранда, сидевший в самом сердце церковной организации, мог на самом деле оказаться скрытым еретиком.

Поэтому мы можем прийти к выводу, что подчинение прелатов инквизиции с целью продвижения абсолютизма интересовало Фердинанда не больше, чем подчинение аристократии. В действительности непослушные прелаты, включая Каррильо, самого непокорного из них, были подчинены еще до основания инквизиции и определенно не было нужды устанавливать инквизицию, чтобы подавить их.

Более того, Ли отрицал теорию Ранке на основе всего послужного списка инквизиции[3067]. Он утверждал, что ни Фердинанд, ни его преемники вплоть до восхождения на трон Бурбонов не использовали инквизицию для подавления магнатов, будь то светские или церковные. Ли, конечно, упомянул знаменитые процессы Каррансы, Антонио Переса и Вильянуэвы как примечательные исключения из этого «правила». Однако поскольку ни один из этих случаев не произошел в период царствования Фердинанда, мы, пожалуй, можем взять этот послужной список как указание на изначальные намерения Фердинанда.

Вызывает, разумеется, удивление ничем не потревоженный мир, царивший между Фердинандом и крупными магнатами. Часть ответа может заключаться в том факте, на который указал Ли: Фердинанд знал, как направить интересы знати на военные, дипломатические и административные задачи его расширившихся владений. Однако многие испанские аристократы оставались в своих поместьях, и длительный мир между знатью и монархией во время царствования Фердинанда и его преемников не может быть поэтому объяснен исключительно причиной, предложенной этим ученым. Мы знаем, что по крайней мере некоторые аристократы были чрезвычайно недовольны своей ролью в государстве. Тогда возможно ли, что «мир» между грандами и монархами явился все же результатом тревожного страха, который инквизиция внедрила в сердце многих аристократов?

Если мы рассмотрим поведение знати по отношению к Фердинанду и его преемникам, то, разумеется, должны будем прийти к выводу о том, что страх действительно был причиной ее обычного повиновения воле короля. Однако при том что причиной действительно был страх, это был страх не перед инквизицией, а перед стоящей за ней силой, силой короля.

Об этом с ясностью свидетельствует тот факт, что ни