П. Каменский обвинялся в недобросовестном исполнении своих обязанностей. Дело, заведенное для расследования изложенных в доносах фактов, закончилось оправданием Каменского, но шлейф этого дела еще долго тянулся по канцелярским кабинетам. И, видимо, поэтому П. Е. Коцебу, вступивший в должность генерал-губернатора в 1874 году, писал в 1878 году министру финансов М. Х. Рейтерну: «Считаю необходимым сообщить, что, по имеющимся у меня сведениям, еще за время бытности моей генерал-губернатором Новороссийского края, господин Каменский не оказывал желаемую деятельность в порученном ему деле <…> для пользы дела было бы весьма желательно замена в Лондоне господина Каменского лицом более деятельным и более внушающим к себе доверие»[542]. Лицом «более внушающим доверие», по мнению генерал-губернатора, оказался Берек Шимкевич, которого он и послал в Лондон в качестве секретного агента.

А в 1873 году Каменского оговорили арестованные фальшивомонетчики, заявившие, что он подстрекал фальсифицировать российские кредитные билеты в Солотурском и Ваатладском кантонах Швейцарии. В процессе судебного разбирательства Г. П. Каменский писал Д. Ф. Кобеко: «Сколько я мог заметить из разговоров, здешние судьи и вообще юридические власти в Швейцарии находились относительно моего положения под фальшивым впечатлением, что будто я за открытие каждой фабрики, каждого склада фальшивых билетов получал особенное денежное вознаграждение, значительную сумму, которая и побуждала меня прибегать к непозволительным средствам, вызывая подделывателей на их преступную деятельность»[543]. Исход этого дела долгое время казался неясным. В январе 1874 года Г. П. Каменский сообщил Д. Ф. Кобеко: «Мои показания, сколько я мог заметить, произвели самое хорошее впечатление; судья, по-видимому, остался ими доволен и удовлетворен, признавая сам всю неосновательность перетолкований, придаваемых самым простым фразам гг. Гембсом и Бланкаром де Сомон с очевидной целью поддержать только свои несправедливые обвинения. Прокурор, при сем присутствующий, также со своей стороны предложил мне несколько вопросов, клонившихся исключительно к моему оправданию и разъяснению обвинений, возводимых на меня Гембсом. Теперь какой общий результат этого объяснения в будущем — трудно предположить при непостоянности и непрочности мнений швейцарских властей, всегда испытывающих известное политическое влияние момента и приносящих, как мы имели пример, в жертву этому влиянию дело совести»[544]. Российские власти также вели собственное расследование по этим обвинениям. В результате все закончилось полным оправданием Г. П. Каменского. Но, тем не менее, чиновник был отстранен «от занятий по этому предмету». Только в 1876 году министр финансов решил «наблюдение за делами о подделке за границею государственных бумаг поручить по-прежнему д. с. с. Каменскому»[545]. Реабилитации Каменского способствовали рекомендации лиц, лично его знавших и знакомых с его деятельностью. Князь Н. А. Орлов писал М. Х. Рейтерну из Парижа: «Спешу уведомить Вас, что, по моему мнению, никто лучше действительного статского советника Каменского не может привесть к счастливому окончанию дел о подлоге наших государственных бумаг. В течение многих лет я близко следовал за деятельностью г. Каменского в Бельгии и во Франции. По совести, могу удостоверить Вас, Милостивый Государь, что вся эта деятельность была в высшей степени полезна и вполне безукоризненна. Не доверяя собственному мнению, я советовался с лучшими юрисконсультами в Бельгии и Франции, и они единогласно отозвались с похвалою о действиях»[546]. Так же отзывался о Гаврииле Павловиче и П. А. Шувалов, чрезвычайный и полномочный посол в Великобритании: «…не только не нахожу никакого затруднения к возвращению действительному статскому советнику Каменскому прежних его обязанностей по наблюдению за производством дел о фальшивых русских государственных бумагах за границею, но считаю даже такое распоряжение с Вашей стороны как справедливое воздаяние за все претерпенные им в последнее время незаслуженные преследования»[547]. Сам же Г. П. Каменский, восстановленный в должности, просил министра: «Оградить меня, сколько возможно, от всякого столкновения с III Отделением канцелярии Е. И. В. В последний раз обвинение против меня было именно возбуждено этой администрацией»[548].

Несмотря на все препоны чиновникам особых поручений удавалось раскрывать значительные группы фальшивомонетчиков, фальсифицирующие российские деньги, и главное — доводить дело до суда. Громкие судебные процессы на время тормозили деятельность нелегальных мастерских. В 1874 году подольский губернатор А. С. Муханов, писавший министру финансов об аресте фальшивомонетчиков в Вене, высказал надежду: «В настоящее время вероятно уже арестована вся шайка, и можно надеяться, что при массе данных к обвинению не только раскроется в подробности преступный промысел, но и надолго прекратится подделка в Австрии наших бумажек, наносящая нам столь чувствительный вред»[549].

А в августе 1879 года Ф. В. Сераковский писал Е. С. Головину из Лондона: «В настоящее время крупного сбыта фальшивых денег не производилось, так как процесс Шумаковского еще не забыт. Главное занятие агентов сбытчиков составляет ныне мошенничество, заключающееся в выманивании денег у приезжающих сюда изредка евреев Царства Польского. Вместо фальшивых денег они обыкновенно снабжают пакетом с простой бумагою»[550]. И далее: «Ни Голчестер, ни Кракауер, ни Домбровский не дают фальшивых денег прежде уплаты их стоимости по 15 %; поэтому шайка агентов, состоящая из людей без определенных занятий, занимается описанным мною мошенничеством и на полученные посредством такого обмана деньги покупает от фабриканта небольшую партию, с которой отправляется в Гамбург или Роттердам и там сбывает эти деньги барышникам, торгующим лошадьми, которые в свою очередь распространяют фальшивые деньги, покупая лошадей у крестьян»[551].

Деятельность российских правительственных агентов за границей сдерживала поток фальшивых денег, текущий по многочисленным каналам в пределы Российской империи, но, безусловно, перекрыть его полностью они были не в силах. Тем не менее, чиновники министерства финансов, работающие за рубежом, даже в условиях военного времени пытались по мере возможностей отслеживать все факты появления в обращении фальшивых российских денег.

Последним аккордом в зарубежной фальсификации российских денег стали выпуски военного времени. Военное столкновение с Японией в 1904–1905 годах сопровождалось выпуском фальшивых русских кредитных билетов образца 1895 года достоинством в 1 и 3 рубля японской печати. Агент министерства финансов в Шанхае, коллежский советник Н. Роспопов в апреле 1905 года докладывал начальству: «Состоящий при агентстве в качестве секретаря Г. Гессен вручил мне для представления Вашему Высокопревосходительству прилагаемые при сем поддельные русские кредитные билеты. Мне приходилось уже не раз упоминать о подделке здесь на Востоке всевозможных денежных знаков. До самого последнего времени этот промысел сосредотачивался исключительно в японских руках и почти поощрялся японским правительством, ввиду того, что подделывались деньги главным образом русские и корейские. Японское законодательство совсем не карало подделки иностранных денег, и в Своде не было даже статьи, предусматривавшей такое преступление. Относясь к нему индифферентно, японцы сделали ремесло фальшивых монетчиков настолько выгодным и безопасным, что оно быстро приняло самые серьезные размеры и обратилось к подделке также и японских денег. Только тогда японцами были