командиру капитану 2 ранга Миштофту о сходке и планах подготовляемого восстания. Командование «Павла I» сразу же поставило в известность командиров других кораблей и жандармское отделение. По получении этого известия командование флота и местные власти приступили к арестам. Жандармы неистовствовали, зверски избивали арестованных.

Интересно проследить за настроениями матросов на кораблях в эти дни. Вот как об этом говорит прокурор:

«На основании показаний офицеров с корабля „Павел I“ матросы 8 и 9 июня были взволнованы, нервны, особо непослушны, недовольны. Например, когда был дан сигнал боевой тревоги, то матросы, вместо того, чтобы бежать по своим местам, шли не торопясь, вразвалку, и когда офицеры стали на них кричать, то они отвечали усмешкой. Матросы группировались в кучки, а агитаторы (Панин, Стребков, Королев и другие) бегали от кучки к кучке и о чем-то шептали».

Кроме того, матросы вслух бросали реплики: «Недолго уж теперь терпеть осталось. Скоро отдохнем!» В дни арестов, говорит прокурор, матросы только внешне были послушны, а в действительности напоминали затравленных зверей; казалось, что они в любую минуту готовы броситься на своих офицеров.

На суде боцман Дальниченко показывал: «Люди были такими, что никого не заставишь итти на работу. Возьмешь силой человек 20, глядишь — они все разбежались. Оставшихся же не подгонишь в работе».

Получив сведения о подготовке восстания, начальство приняло меры. 10 июля, вечером, за несколько часов до восстания, были произведены аресты на «Павле I», где тогда был центр организации восстания. Но, как выяснилось на суде, офицеры поспешили с арестом и нарушили планы жандармов. Всех членов организации они арестовать не смогли, так как аресты на «Павле I» насторожили участников предполагаемого восстания на других кораблях.

В этот день было арестовано 72 человека. Всего же вместе с первым арестом было взято, как уже было сказано, до 200 человек и из них 52 человека привлечены к суду.

Некоторым руководителям организации удалось избежать арестов. Они уехали в Париж к В. И. Ленину и рассказали ему о положении в Балтийском флоте. Об этой встрече Ленин писал Горькому на остров Капри: «А в Балтийском флоте кипит! У меня был в Париже (между нами) специальный делегат, посланный собранием матросов и социал-демократов. Организации нет, — просто плакать хочется!! Ежели есть у Вас офицерские связи, надо все усилия употребить, чтобы что-либо наладить. Настроение у матросов боевое, но могут опять все зря погибнуть».[45]

Не имея возможности остановиться подробно на характеристиках, данных прокурором подсудимым, мы приведем лишь отдельные примеры:

Карпов был старшим революционного десятка на «Рюрике», активный член организации с 1911 г., собирал членские взносы, вел пропаганду, давал указания, как во время восстания захватить в минной каюте оружие и как напасть и убить офицеров.

Осиповский — член организации с 1911 г., активный агитатор и пропагандист. Был организатором связи между кораблями «Рюрик» и «Цесаревич». Должен был принять указания от городской парторганизации о восстании.

Плечов был художником; умело расположив к себе офицеров, и в частности лейтенанта Копец, и пользуясь этим, долго и безнаказанно собирал в рубке совещания революционной группы матросов. Это был крупный агитатор, умело вовлекавший матросов в организацию.

Баранчиков — пропагандист и агитатор. Принимал активное участие в выработке плана захвата оружия и важнейших боевых мест на корабле. Держал связь посредством писем с городской партийной организацией. Был связным между кораблями.

Вильман — активный участник всех сходок. Давал указания, как овладеть кораблем «Павел I» и боеприпасами. Вырабатывал план, как лучше обезвредить офицеров. Держал связь с Петербургским комитетом большевиков. Обещал достать в городской парторганизации оружие и боеприпасы. Держал связь с «Цесаревичем» и другими кораблями.

Дурновцев — активный участник всех сходок.

Королев — активный участник всех сходок и собраний. Говорил мало, но веско. Требовал втянуть в восстание побольше людей и экипажей и затем только и начинать. Выработал план захвата оружия и сумел достать часть патронов.

Комиссаров — горячий сторонник восстания. Требовал решительных и смелых действий, указывая, что если начали восстание, — отступать нечего. Нужно действовать решительно, с револьвером, топором, ломом.

Морковкин был душой заговора. При аресте вел себя вызывающе, не давал никаких показаний и учил этому других.

Панин — блестящий оратор, пользовавшийся огромным авторитетом среди матросов всех кораблей. Главный организатор восстания. Собирал сходки. Обсуждал и вырабатывал план восстания. Он требовал, чтобы в самом начале обезвредить офицеров, разогнать сверхсрочников и арестовать всех гардемаринов, плавающих на кораблях. Собирал деньги на оружие и литературу. Держал связь с Петербургской организацией большевиков. Обещал достать бомбы, оружие.

Эдельмиллер — радист «Рюрика», сочувствовал восстанию. Его завербовала организация как нужного человека, чтобы подать сигнал к восстанию. Кроме того через него узнавали содержание всех секретных телеграмм. На суде фигурировали перехваченные письма, которые он писал родным до ареста. В письме от 19 апреля он писал: «В Петербурге начались беспорядки. Заводы забастовали. Пожалуй, и к нам перебросится, тогда придется пойти по стопам 1905 г., и опять будут котлеты из свежего капитанского и адмиральского мяса… Эх, Ваня, какие дела настали!» В другом письме он описывает настроение на кораблях: «Всего описывать — нехватит бумаги. Возмущение необычайное, и прошлая придавленность прошла».

Всем указанным выше товарищам, за исключением Эдельмиллера, а также Щуке, Новоженину, Ярускину, Базилевичу, Бондареву как главным подстрекателям к восстанию прокурор потребовал смертной казни. Для остальных он потребовал разных наказаний: крепость, тюрьма, каторга, ссылка.

Перед судом прошло около 30 свидетелей. Характерно, что все свидетели, за исключением провокаторов, которые также были привлечены судом как свидетели, не только не выдавали товарищей, а, наоборот, всячески выгораживали их. Например боцман Дальниченко защищал Нечаева и других. Свидетель Шишов отрицал, что готовилось восстание, он утверждал, что моряки собирались и попросту распивали пиво. Даже незначительные показания, данные на предварительном следствии, он в дальнейшем отрицал как явно несоответствующие действительности.

Унтер-офицер Царев, едва переступив порог судебной залы, не дожидаясь вопросов, заявил: «Все арестованные — люди хорошие. Я их знаю!.. Зачем их судить?»

После «показания» каждого провокатора брали слово подсудимые и резко и смело разоблачали этих служителей охранки, что приводило суд в замешательство. Так, после показаний провокатора Шмелева выступил с большой речью старший писарь корабля «Павел I» Пурвин. Он был тоже участником подготовки восстания. Матросы предполагали, что Пурвий в момент восстания, как более грамотный (он окончил мореходную школу), должен принять на себя все управление машинами корабля. Пурвин на суде произнес горячую речь, в которой обличил провокатора Шмелева. В своей речи Пурвин говорил: «Шмелеву верить нельзя, он провокатор и вдобавок к этому лентяй. Все, что показал здесь Шмелев, — это неправда. Шмелеву кто-то подсказал, чтобы он обвинял здесь