— Долго рассиживаться не будем, — объявил великий князь. — Здравиц произносить не надо. Основательно подкрепимся и — ангела-хранителя нам в путь!

Разрушив ложкой большой кусок варенной в пиве осетрины, он принялся с удовольствием есть, поглядывая по сторонам. Справа от него, нехотя ковыряясь в судаке, тушенном с демьянками[43] и солёными огурцами, которого сам же и попросил себе положить, сидел сын.

— Об чём задумался, свет Иван Иваныч? — усмехнулся великий князь, прекрасно понимая, что сынок страдает, не хочет оставаться на Москве. — Ешь давай, как положено будущему государю. На тебя наиважнейшая возлагается задача — беречь столицу от возможных нападений с востока. Заставу[44] тебе оставляю немалую. Ежедневно наблюдай её, чтобы была в полной готовности отразить любой набег. И помощников тебе оставляю наилучших — дядю Андрея и храбреца Муртозу. Советов их слушайся, но и сам с них требуй, чтобы бдили.

— Прикажи, чтоб Андрея пораньше будили, а не то он так до полудня и будет сны гонять под одеялом, — сказала вдовствующая княгиня Марья Ярославна, сидящая ошую от государя.

— Не буду, — промычал младший Иванов брат. — Не беспокойся, брате, коли что — отстоим Москву. Так ведь, племяша?

— Отстоим, — угрюмо ответил княжич.

— Надеюсь! — сказал Иван Васильевич, ополоснул горло клюквенным квасом и перешёл к другому блюду — пареной репе, начиненной грибами с луком. Грибы в этом году раным-рано пошли — верная примета к войне, и вот она, война, начинается. Зато грибы в репе — очень вкусны!

Отвлёкшись от еды, Иван бросил взгляд направо, на тот стол, за которым сидели дьяки, окольничьи, жёны воевод, тиуны[45]. Там же находилась и Алёнушка Гусева. Вот уж второй год была она тайною женою великого князя, и он любил её за те сладостные радости, которыми она щедро его дарила. Только этими радостями и спасался он от чёрной тоски по незабвенной Марьюшке, от страшного виденья распухающего и синеющего милого мёртвого лица. Только тем, что была богаче Марьи в соблазнительном и любовном искусстве, смогла вдова Алёна припечь к себе князя так, что о других наложницах и не помышлял он.

Она взглянула на него с нежной тоской во взоре. С самого начала Петровок[46] не зазывал её великий князь в свою ночевную повалушу, левым окном выходящую на Москву-реку, а правым — на Неглинную. Там он сегодня всю ночь ворочался с боку на бок, думая о походе, но то и дело жалея, что нет сейчас рядом в постели Алёнушки.

Может быть, всё же взять её с собою в поход? Ведь пост-то уже скоро кончится, неделя одна осталась... Почувствовав на себе чей-то жгучий взгляд слева, Иван повернулся и увидел, что на него ревниво взирает сестра Анна. Ясно было, что она проследила, на кого сейчас смотрел Иван.

— Что же ты, братец, не любопытный такой? — сказала Анна Васильевна весело. — Аль не видел Ивана Фрязина да Андрюшу Вову? Аль не хочется тебе поглядеть на парсуну, которую они с собою из фряжской земли привезли?

— Ой, да! — спохватилась княгиня Марья Ярославна. — Где они? Привезли? Как любопытно глянуть!

За столом возникло оживление. Доселе все почти молча, раз государь велел не засиживаться, насыщались. Теперь, успев утолить голод, зашевелились, загомонили. Бова сидел за государевым столом, на дальнем конце, возле митрополита и игумена Геннадия. Едва до него донеслось, что великий князь выбрал время взглянуть на невесту, он тотчас схватил лежащую прямо на столе парсуну и, по пути разворачивая её, понёс к Ивану Васильевичу.

— А где же Вольпа? — удивился князь.

— Да вон он, из-за татарского стола вылезает, — со смехом сказал Юрий Васильевич. — Видать, при Папе-то отвык от русских постов, привык каждый день мясо жрать.

— Здорово, Андрюша! — приветствовал Вову государь. — Ты чего это худой такой сделался? Не заболел ли?

— По дороге в Новгород отъемся, — улыбнулся Андрей Иванович, кланяясь и протягивая князю парсуну.

Иван словно нехотя принял из рук Бовы расписанную доску и не сразу даже глянул на изображение, сперва ещё» рассмотрев Андрея Ивановича. Крякнул:

— Эк, усы-то, усищи всё такие же лихие! Елефант исхудавший!

Иван снова покосился в сторону Алёны. Та делала вид, будто увлечена завтраком. Наконец соизволил взглянуть на парсуну. Он увидел изображение женщины, стоящей на ступенях храма в нарядных одеждах, и ничего более. Перевернул доску. Золотой двуглавый орёл на чёрном поле понравился ему больше. Странная связь тянулась от темны покойного отца к родовому гербу будущей жены. То, что Зоя в конце концов станет великой княгиней Московской, Иван почти не сомневался. Об этом браке он думал давно, его стали советовать ему вскоре после кончины Марьи Борисовны, и порой даже приходила в голову подозрительная мысль: а не среди этих ли советчиков следует искать убийц Марьюшки? Что, если её отравили нарочно, дабы потом сосватать Ивана с Зоей?

Но, как бы то ни было, брак с византийской царевной нёс Ивану дополнительное значение. Теперь, после гибели Царьграда, куда-то должна была перейти константинопольская благодать. Куда-куда — на Москву, куда ж ещё! Это было ясно Ивану как Божий день. Блеск византийских царей должен озарить государя Московского, и женитьба на Зое Палеолог воспоможествует этому озарению.

Он вернул парсуну Андрею Ивановичу, из рук которого она тотчас перешла к княгине Марье Ярославне и дальше. Все подолгу внимательно рассматривали изображение и на все лады расхваливали красоту и величественность нарисованной царевны. Иван вновь посмотрел на Алёну. На сей раз она вновь взирала на него, и видно было, она оценила, как быстро он расправился с парсуной, взгляд Алёнушки полнился любовью и благодарностью.

— Хороша! Дивно хороша! — нарочно громко восклицала Анна Васильевна. — Поскорее бы засылать новое посольство да везти её к нам! Ане то уведут, как старшую[47].

— Слишком спешить не будем, — отвечал Иван Васильевич. — У нас своя гордость есть, и Москва — не Царьград, не под турком. Осенью отправим главное посольство. Спасибо, Иван! Спасибо, Андрей. Как вернёмся из похода, вы же и поедете вновь в Рим. Людей дам с вами много. Побольше романеи привезёте. Заодно оповестите Папу и всех бискупов его, что Новгород наш и никогда в латинскую веру не перейдёт. А то, что он к тому времени наш будет, я нимало не сомневаюсь. Иначе же нет на нас благодати. Выпьем по чаше вина за грядущий успех! По одной чаше, да и по коням! Владыко Филипп, благословишь воинство наше по выходе из Кремля?