Так вот и получилось, что среди стартовавших "марктвенов" с двумя парусами оказался одно судно двухмачтовое судно, несущее четыре паруса.

"А ведь можно поставить пятый!" — сообразил Словко.

У него не было в этом деле большого опыта, на кечах он ходил редко, да и матросов сейчас оказалось меньше нормы. Но азарт гонок добавлял сил. Тем более, что чуть позади неотрывно шел на "Барабанщике" Кирилл Инаков. Не догонял, но и никак не отставал! Красный корпус "Барабанщика" выпрыгивал на волны, как морковка, которую дергали за нитку.

Словко задал бизань-шкот на утку. Сдвинулся еще левее, открутил барашки на крышке ахтерпика. "А там ли апсель?" Ура, вспомогательный парус был на месте! Словко выбросил белый сверток в кокпит, приладил крышку на место (а то зальет, чего доброго!).

— Матвей, дай гика-шкот. Разверни апсель, будем ставить… Ребята, откренивайте пока изо всех сил! — (Те рады стараться.)

На лице Матвея мелькнуло сомнение ("А вот как булькнемся…"), но сделал он все правильно. Освободил на парусе углы, галсовый зацепил за гак на задней стороне швертового колодца, к фаловому протянул от бизани капроновый трос…

— Словко, а тут кренгельс порван!

— Тысяча дохлых медуз!.. — Словко оглянулся на Инакова. Тот, на "Барабанщике", прыгал по гребням в пяти метрах за кормой. Именно он, Кирилл, был постоянным командиром "Зюйда", и Словко крикнул ему с немалой язвительностью:

— У вас, капитан, фаловый кренгельс на апселе оборван! Это свинство!

Кирилл не стал оправдываться:

— Матросам головы оторву!.. Словко, извини!

Словко сразу отмяк:

— Да ладно, не отрывай!.. — А Матвею велел: — На углу завяжи парусину кукишем. Вокруг него фалом сделай два шлага, потом прямой узел. И поднимай…

Матвей, он хотя порой и увалень, но дело знает. И понимает все с двух слов. Завязал как надо. Заранее задал на бортовой переборке апсель-шкот, потянул фал. Блестящий белый треугольник затрепетал и упруго встал между грот-мачтой и бизанью. Летящие брызги обрадованно забарабанили по тугому лавсану.

Кинтель, близко подошедший на своей моторке, снял всю операцию с апселем видеокамерой.

— Отлично! — Словко вернул Матвею гика-шкот и опять оглянулся на Кирилла. Тот показал большой палец и скомандовал экипажу поворот. Он, Инаков, лучше всех знал свойства своего "Зюйда" и понимал: когда тот под апселем да с легоньким экипажем, состязаться с ним бесполезно.

А Словко решил не делать лишних поворотов. Если так отлично стоят паруса, лучше не мудрить…

2

— Куда этого героя понесло? — сказал каперанг Соломин, глядя в бинокль. — Он что, собрался на другой берег?

— Это Словко, — отозвался Корнеич. — На той посудине, да еще с апселем, идти в лавировку дело хлопотное. Вот и решил, наверно, добраться до поворотного буя всего двумя галсами… — Он смотрел в укрепленную на треноге трубу.

Оба они стояли в рубке, наблюдали за гонкой сквозь широкие окна с поднятыми стеклами. Впереди, за полутора милями синей воды тянулся другой берег. На нем справа — прокатный цех завода "Металлист", левее — дачные коттеджи, бегущая за тополями электричка и совсем далекие, похожие на белые утесы корпуса поселка Сортировка. А над всем этим пейзажем — кучевые желтоватые облака…

Зыбь на воде казалась в поле оптических приборов неподвижной. Почти неподвижными (если не приглядываться) выглядели и яхты. Лишь искрящаяся пена отлетала от бортов да трепетали на задних шкаторинах треугольных гротов пестрые флюгарки…

В рубке был еще и начальник водной станции Степан Геннадьевич Поморцев. Этакий боцманского вида мужчина в тельняшке, с усами и в парусиновой чеплашке на обширной лысине. Он смотрел на воду без всякой оптики, а больше поглядывал на барометр.

— Раскидало ребят по всей акватории, — заметил он. — А скоро может свистануть…

— Через пятнадцать минут все соберутся у левого буйка, — успокоил Каперанга и начальника станции (и, видимо, себя) Корнеич.

— Даня, а тебе не бывает страшно, когда в крепкий ветер столько ребят на воде? — вдруг спросил Каперанг.

Корнеич даже не удивился. Пожал плечами:

— Что значит "не бывает"? Мне всегда страшно. Я живу с этим двадцать лет, привык уже… как к протезу… А тебе что, не было страшно там , среди субмарин? За тех, кто у тебя под командой?

Каперанг не ответил.

— С чего это ты полез в психологию? — недовольно спросил Корнеич. — Это Аидина сфера…

— Да так, — неохотно откликнулся Соломин. — Недавно слышал в "Новостях". Два офицера и шестеро питерских курсантов кильнулись на яле в Финском заливе. При свежем ветре. Шестеро погибли. Странно даже: что они, без спасательных жилетов были?

— Тьфу на тебя! — дернул головой Корнеич, не отрываясь от окуляра. — Нашел время для таких разговоров… Я слышал, конечно, только чего ты об этом не вовремя…

— Сам не знаю. Извини… А этот обормот Словко все же зарывается.

— Он же не питерский курсант, знает свое дело… Ага, вот и убрал апсель. Повернул…

— Вы, мужики, зря не переживайте, — подал голос Поморцев. На воде два мотора. Ежели что, они враз…

— Да, вот вам и "ежели что"! — Корнеич в сердцах ударил кулаками по бедрам. — "Хоббит" улегся. Владька Казанцев…

В самом деле, яхта с черным корпусом лежала парусом на воде. Вокруг плавали четверо. К ним уже мчалась моторка Кинтеля.

— Лишь бы мачта не пошла вниз, — нервно сказал Корнеич. — Воткнется в дно, будет хлопот на целый час…

Но мачта не воткнулась, и помощь моторки не понадобилась. Видно было, как Владька взметнулся из воды на красное крыло шверта, потанцевал на нем, ухватившись за борт. "Хоббит" нехотя оторвал паруса от воды, пошел мачтой вверх, все быстрее, быстрее. Запрыгал на волнах, полоща мокрым гротом. Владька перекинул тощее тело в кокпит, выдернул из воды одного матроса, два других забрались сами… "Хоббит" взял ветер и побежал как ни в чем не бывало.

— Молодцы, — с облегчением сказал Каперанг. — Чувствуется школа…

— Да ни фига она не чувствуется! — бросил в ответ Корнеич. — Паршивая школа! Кой-какая практика есть, но одной практики мало. Нужно же учить всему заранее, еще на суше, в классе, давать теорию… А какая теория, когда Кинтель замотан, я в разгонах, старшие ребята завалены уроками, а у мадам Толкуновой на уме одно: "Выработка способностей к позитивной корреляции у детских индивидуумов в условиях возникновения некоммуникабельности внутри спонтанно сложившегося социума"… Вон, опять охмуряет ребят на берегу…

Видно было, как Аида Матвеевна со взлохмаченными ветром волосами, что-то объясняла собравшемуся на пирсе "нулевому" экипажу. Делала плавные жесты. Возможно внушала, что его "нулевая" сущность не есть повод для фрустрации, каковую следует психологическим усилием поменять на необходимую для успеха толерантность…