– Ты женился на другой женщине.

Я смотрела на клавиши, и их значение непостижимым образом открывалось мне, будто шкатулка с секретом. Коснувшись пальцем белой клавиши, я точно знала, как она зазвучит. Указательным пальцем я нажала «ре», зная, чего ожидать, но не понимая, как работает инструмент. Бросив взгляд на Люка, я заметила, что он пристально смотрит на меня. И тогда, засучив рукава, я наиграла первые аккорды Грига, словно девушка, которая не играла на пианино уже лет сто. Разум Джульетты хорошо знал клавиши, но пальцы Хелен не могли похвастаться беглостью, необходимой для произведений Клементи и Сати; она нарабатывалась только долгими занятиями. И тем не менее разум Джульетты как будто хотел тут же исполнить весь известный ей репертуар.

Внезапно я остановилась.

– Ты женился на другой.

– Я знаю. – Протянув руку, он коснулся моих пальцев. – Я думал, что Лизетт станет неким барьером, который не позволит нам сблизиться больше необходимого. Тогда я впервые играл роль твоего опекуна, но, как ты сама видела, испортил все к чертям.

– Ты меня подвел, а я доверяла тебе больше всех на свете.

Меня снова охватила боль, которую Джульетта испытывала в моем сне. Клянусь, я чувствовала вкус абсента на губах, настолько все казалось реальным. Эти воспоминания ничем не отличались от памяти о моих собственных подростковых годах. Они были такими же мощными, такими же личными, такими же реалистичными, как переживания, которые я испытывала на выпускном вечере в школе. Теперь на меня обрушилась подростковая боль Джульетты.

– Я знаю. И я не могу передать, как мне было тошно на протяжении наших жизней наблюдать за каждыми твоими отношениями. Дай хоть сейчас немного расслабиться, ладно?

– Почему Роджер не помнит жизнь Огюста Маршана?

– Ну, никто из вас не должен помнить свою жизнь. Вы просто должны снова и снова играть свою роль в проклятии. Ты – аномалия.

– Это еще почему?

– Ты особенная. Ты ничего не знаешь… – Мне показалось, что Люк нарочно сменил тему. – Не знаешь, пока не обращаешься ко мне. А ты всегда будешь обращаться, поскольку проклятие так устроено. А пока я не знаю о новом теле Джульетты, я живу и жду, чтобы выяснить, кем на этот раз она… ты стала.

– Что значит «на этот раз»?

– Каждый раз ты меняешься, в зависимости от места и времени, в котором живешь. Но при этом все равно остаешься собой.

Я подумала о матери Джульетты и сравнила ее с собственной – с Марджи Коннор. Что ж, разные времена – разные мамы. Люк оказался прав. Хоть я и отличалась от Джульетты, у нас были общие воспоминания.

– И чем ты занимаешься, пока ждешь меня?

– Ничем.

– Но где ты находишься, пока я не объявлюсь?

– Ты все равно не поймешь, – посмеялся он. – Я из другого мира. Моя цель – ждать тебя. И когда я узнаю, что ты возродишься снова, я понимаю, что пройдет около двадцати лет, прежде чем ты позовешь меня служить тебе. Я устраиваю свою следующую жизнь… финансы, дом. И завещаю все своему сыну… Люсьену Варнье. Я – Люсьен Варнье Четвертый. А потом я жду, пока увижу тебя снова.

Но на этот раз прошло гораздо больше двадцати лет. Мне исполнилось почти тридцать четыре.

– Люк…

Я закрыла глаза, осознавая реальность его жизни, ее жестокость. Малик описал Люка как проклятое существо – солдата на службе у демона. Его за что-то наказывали, и его наказанием стала я. Его нанял тот демон – то существо, заползшее в мать Джульетты, пока я валялась на полу кухни. Все это было безумием.

– Ты сказал Джульетте, что работаешь на ее мать. Но ведь это неправда?

– Зависит от того, как посмотреть.

От Малика я получила представление о сути проклятия.

– Мать Джульетты вызвала демона, чтобы отомстить Маршану. Вот кто тебя нанял. Так?

– Так. – Люк снова перевел разговор: – Давай уедем куда-нибудь на несколько дней, чтобы ты могла спокойно разобраться в себе.

Меня предупредили не доверять ему, и я не рассказывала ему о предстоящей поездке в Шаллан, поэтому мне оставалось только надеяться, что он поверит в мою ложь.

– Завтра я уезжаю в Лондон на три дня. По работе.

– У нас всего двенадцать дней до твоего дня рождения. Тебе обязательно ехать?

– Обязательно.

Я посмотрела на свои руки, на клавиши, по которым они скользили только что. Все это было правдой. Все это. Безумная история Люка Варнера.

– Я умру в свой день рождения? – мой голос немного надломился. – Вот почему ты твердишь, что у нас мало времени?

– Да, так и есть, – мягко произнес он.

– Ты знаешь, как именно это произойдет?

Раз уж я не выжила во Франции, на этот раз стоило вызнать обстоятельства собственной гибели заранее.

– Причина смерти всегда разная.

– Ясно. Но что будет с тобой?

– Я снова исчезну… И буду ждать.

– Получается, когда Джульетта… когда я спрыгнула с моста в Париже, ты тоже исчез?

– Да. Ты – моя цель. Я прихожу в этот мир с одной-единственной целью – заботиться о тебе.

– Могу я спросить кое-что личное?

– Конечно.

– Является ли твоей целью, как ты это называешь, любовь ко мне?

– Нет, – сказал Люк. – В Париже я пошел на все, чтобы отдалиться от тебя. Я пытался объяснить, что не могу любить тебя. В те времена я был новичком и толком не знал, как с тобой обращаться. Как я и говорил, я подвел Джульетту.

– Что же изменилось с тех пор?

– Я.

Взяв мое лицо в свои ладони, Люк Варнер поцеловал меня. Поцеловал по-настоящему, медленно, глубоко. Та часть меня, которую я опознавала как Джульетту, растрогалась до слез.

Наши лбы соприкоснулись.

– У нас слишком мало времени, Рыжик, и все, чего я хочу, – провести его с тобой.

Нора Уилер

Нью-Йорк, 1932 год

Сегодня Клинт не спешил, хотя Норме хотелось, чтобы он поскорее закончил и ушел из квартиры. Надеясь на скорый финиш, ей даже пришлось сконцентрироваться, чтобы ночь не завершилась попытками удушения с целью эякуляции.

Норма и Клинт заключили договор: она не думала о невысоком росте и бледном коренастом теле любовника, а он тем временем оплачивал счета за квартиру. До того как Клинт привез ее в Нью-Йорк, Норма Вестерман жила одна (а жить одной в девятнадцать лет не каждому под силу). Театр – во всяком случае тот, где она раньше играла, – доходов не приносил, и на оплату счетов денег никогда не хватало. Так между ними возникла договоренность. Однако в последнее время уговор только мешал, поскольку начал стирать границы между реальностью (в роли непонятно кого) и мечтами (о лучшей жизни). Трудно было представить еще один год в прежнем ритме, не говоря уже о жизни: целый день танцевать в театре, а по ночам отдаваться Клинту, что отнимало у нее последние силы.