Вокруг сияют этикетками алкогольные напитки, пестреют канцелярские принадлежности, строятся башнями консервные банки. Проношусь между двумя стендами, едва не опрокинув корзину с шоколадными батончиками.

— Осторожнее, девушка, — кричит вслед продавец.

— И-и-извините, — бросаю через плечо и спешу скорее скрыться.

Втискиваюсь в отдел бытовой химии. Нужно бы купить стиральный порошок, но у меня нет денег. Надо же, я думаю о стиральном порошке, когда моя жизнь подвешена на волоске над пропастью. Когда завтра может вовсе не настать. Скорее всего, оно и не настанет: ведь госпожа Ниядо наверняка так этого не оставит! Она пойдёт в полицию. Точно пойдёт!

А это значит, что я похоронена в своём вечном вчера.

Взгляд бездумно плавает между пёстрыми бутылками кондиционера для белья, грудами махровых полотенец, цветными тряпочками для уборки. Средство для выведения пятен с ковров. Отбеливатель. Мышеловки.

Отрава для крыс.

Крысы у меня дома водятся. Целых две. Хорошо хоть не плодятся. Но, пожалуй, эта вещь сейчас нужнее, чем стиральный порошок.

Тяжёлая упаковка приятно оттягивает пальцы. Большая круглая баночка тщательно обёрнута плотной плёнкой. На крышке красуется, демонстрируя длинные резцы, розовая крысиная морда. «Уничтожит целый взвод крыс!» — гласит надпись на боку. Не глядя, я кидаю пару банок в сумку и застёгиваю её. Баночки глухо стукаются друг о друга.

Прохожу мимо кассы с отрешённым видом, словно ничего не купила. Никто и не думает меня задерживать. Замечательно.

Я возвращаюсь к дому другим путём. Теперь я вижу здание сзади: обшарпанное, ветхое. И наш балкон, выделяющийся чёрной пастью на фоне стеклопакетных рам. Когда я открываю домофон, знакомое гнетущее чувство сваливается на плечи жаркой шубой. Сегодня — самый важный день моей жизни. Или пан, или пропал.

В коридоре я замечаю две пары сапог. Значит, оба дома. Запах алкоголя сегодня особенно крепок: он висит в воздухе упругой пеленой. Чтобы пройти на кухню, мне приходится разгребать его руками, как пловцу.

Открываю холодильник. Свекла, картофель, лук… Початая банка тушёного мяса в уголке. Хватит, чтобы сварить кастрюлю супа для матери и Ларсона.

Настроение впервые за два с половиной месяца становится ровным и светлым. Хочется петь. Молния сумки звенит между пальцами, открывая чёрную прореху. Украденная баночка ложится в ладонь. Я срываю защитную оболочку и комкаю её. Хрустящий слюдяной шарик летит в мусорное ведро. Поворачиваю крышку и высыпаю ярко-малиновые гранулы на ладонь.

Сегодняшний обед будет особенным.

Глава 7

Скандал

Номер пять

Она называла Анастасию Светой и вовремя приводила темноту. Утешала, если было страшно. Прятала, когда белая кислота угрожала спалить глаза и шею. Вытаскивала из коридорных передряг. Укутывала старым тряпьём, едва холод пробирался под кожу. Гладила по голове и пела: «Спи, моя Светлана». Даже когда Анастасии не хотелось спать.

Так Она берегла Анастасию. От новых красных цветов.

Анастасия мирилась со своим новым именем, ведь Она была заботлива и честна. И потому что Она могла дать то, в чём Анастасия нуждалась больше всего. Безопасность. Другого Анастасия и не просила. Это — немногие вещи, которые доступны пониманию Анастасии на уровне инстинктов и чувств.

Она хорошо понимала чувства и потребности Анастасии. Даже слишком.

Временами — минут на десять за час — на Неё находило забвение, и тогда Она колотила предметы и швыряла вещи. Представить зрелище страшнее было невозможно. Анастасия забивалась в угол и пыталась превратиться в бетонную крошку. Или в темноту. Смешаться с пылью, рассыпавшись по грязному полу — единственное, чего желала Анастасия в такие мгновения. Иногда, если осколок очередной разбитой безделушки отскакивал от стены и летел не в нужном направлении, доставалось и Анастасии. Было больно и обидно.

Но Её не грех было простить. Потому что без Неё Анастасия не справилась бы.

За несколько часов Она стала дорога Анастасии. Она вошла в сердце и пустила там корни. Просочилась в кровь и лимфу, разбавила соки тела. Даже та Её часть, что кидалась на стены, швыряла вещи и размахивала тяжёлыми предметами.

Всё началось с боли. Она нашла Анастасию в мёртвом пространстве и выдернула оттуда. Там было слишком много света, и он мешал. Белый яд заливал лицо, яркая пелена скрадывала мир. Сжирала контуры, стирала линии, превращала воздух в пепел. Белый свет был источником боли и началом конца. Анастасия пыталась выцарапать пальцами глаза, ведь иного спасения от этой всесжирающей белизны не было. Она проникала в голову сквозь зрачки, делая Анастасию частью мёртвой зоны, и нужно было отрезать ей путь. Только Анастасия не успела: пришла Она. И спасла.

Она застала Анастасию лежащей на полу, лицом вниз. Губы Анастасии, трескаясь и, спекаясь кровавыми корками, роняли одну лишь фразу: «Выключи свет!» Они не могли сказать больше ничего. Все мысли: о боли и непонимании, о сжигающей белизне и желании убаюкивающей темноты, о непонятном, сосущем страхе слились в два слова. Выключи. Свет.

Именно поэтому Она и придумала для Анастасии новое имя. Страшное имя, напоминающее о мёртвом пространстве и белой кислоте, с которым Анастасия смирилась. Потому что сначала Она сделала темноту. Позже Она нашла прибежище — тёмное, но холодное — и привела Анастасию в новый дом. И закрыла все окна. И тогда Она первой получила цветок. И была рада подарку Анастасии.

Сейчас Её нет. И Анастасия боится, что Она может не вернуться. Она ушла в забвении и может не найти пути назад. Обе Её части враждуют друг с другом, как свет и темнота. Как Анастасия враждует со стеной, с рождения отрезающей от мира. У Анастасии под рёбрами сосущая пустота: опасения за Неё сделали своё чёрное дело. И теперь этот вакуум карабкается по позвоночнику Анастасии, ещё сильнее пригибая к полу. Смораживает кровь. Натягивается нитями под кожей, порождая боль.

Её нет. Зато есть другие. Рядом. И они испуганы. Анастасия чувствует это по нарастающему запаху и суетливым звукам. Страх источает особый аромат: пота, молока и мускуса. Прерывистое дыхание тоже пахнет по-особому. Арбузными корками и кислотой.

Эти чужие — не друзья Анастасии. И это уже не Та Худая с торчащими коленками и красными волосами, которой Анастасия тоже хотела подарить цветок. Запах одной из чужачек кажется знакомым, словно Анастасия уже чувствовала его раньше. Только когда?! А от второй бегут по воздуху разряды электричества. Как молнии в разгар грозы. Вот-вот сожмут воздух настолько, что вспорет кожу.

Если они испуганы, значит, им тоже больно. Впрочем, сомневаться в этом не приходится. Их боль слишком сильно пахнет железом. Она перетягивает воздух леской и тугими отрывками шепотков.