— Первый раз слышу об этом.

— А об этом кроме меня знал только один человек — наш с Вами тогдашний начальник.

— И почему же Вы решили теперь сообщить об этих деньгах мне?

— Потому, что наш генерал недавно убит. Именно убит, а не трагически погиб, как написали в заметке в одной из газет.

— А почему Вы так считаете?

— Я в этом просто уверен. Я прекрасно помню, с какими предосторожностями, и в режиме какой строжайшей секретности я развозил эти деньги наличными по заграничным банкам. Это просто чудо, что я до сих пор жив и меня не устранили, как свидетеля. У нас, знаете ли, за такое знание могут и того. Мне кажется, что меня просто берегли для какого-то дела. Этой надеждой и жил все эти голодные годы.

— Давайте без таинственности. Для какого дела Вас берегли?

— Я же говорю, не знаю. Мне так кажется.

— И какую личную выгоду Вы хотите получить, рассказав мне про эти миллионы.

— А это уж, насколько у Вас, совести хватит, товарищ генерал. Вы тогда майором были, карьера, можно сказать, только начиналась. А я уже знал, что мой потолок — подполковник. Вот и готовился на пенсию.

— Каким образом Вы готовились?

— Я ежедневно, а иногда и дважды в день, как молитвы, повторял номера этих счетов наизусть. Молиться, кстати, тоже не забывал. Бог, он милостив…

— Извините, но я перебью Вас. Все двенадцать лет Вы повторяли номера счетов наизусть, но никому об этом не рассказали?!

— Да.

— Даже Вашей жене?!

— Ей — тем более. Женщина — одно слово. Не выдержит, узнав про такие большие деньги. Разволнуется…

— Понятно. А сколько их было — счетов?

— Пять. Я уверен, что они существуют по сей день. Хотя их могли переименовать или просто снять деньги с них. Это надо проверять.

— Почему Вы считаете, что я смогу поделиться с Вами этими деньгами, а не отдам их на те нужды, для которых они и предназначались?

— А потому, товарищ генерал, что никаких нужд не было!

— Как это? Ухнули такие деньги просто так, бесцельно?!

— Именно. Их явно собирались украсть. Вернее увести под видом какой-нибудь специальной операции. Я не знаю нюансы договоренности погибшего генерала с самым большим тогдашним начальством нашей организации. Но зато мне известно, где, каких и сколько бумаг должно оставаться после каждой такой операции с наличной валютой! Тем более со столь значительными суммами.

— Так сколько бумаг должно оставаться?

— А Вы откройте инструкции того времени, полистайте отчетность.

— И что? Вы без загадок — проще излагайте, пожалуйста, раз уж мы встретились.

— Я и так без загадок. Я вам предлагаю попытаться найти в спец секторе бухгалтерии хоть какой-нибудь след тех денег. Хотя я уверен, что ничего Вы там не найдете.

— Значит, это была какая-то особая операция.

— Была, конечно. Только и для особых операций с валютой тоже есть свои инструкции. А в данном случае мне был приказ концов не оставлять и инструкциям не следовать. Понимаете?

— Понимаю. Только у меня возникает, слушая Вас, один вопрос: А почему же Вы, зная, что происходит воровство, никому не доложили?

— Чтобы сыграть в ящик? Да и кому я, по-вашему, должен был пожаловаться — тому, кто разрешил нашему генералу возить чемоданы с наличной валютой? Или президенту России? А если генерал как раз и выполнял приказ кого-то из этих высокопоставленных товарищей?

— Да-а-а. Вам не позавидуешь. А почему Вы теперь не боитесь мне об этом рассказывать?

— Да потому, что всех участников операции больше нет в живых — как явных, так и тех, кто, возможно, отдал приказ на ее выполнение. За исключением двоих.

— Почему двоих? С Вами еще кто-то был, когда Вы чемоданы в банки развозили?

— Нет. Со мной никого не было. Но я догадался, что за деньгами в банки придет какой-то человек. Скорее всего, из наших, и нам с Вами, товарищ генерал, лично знакомый.

— Кто?

— У меня нет абсолютной уверенности. Но я полагаю, что это кто-то из наших нелегалов, связь с которым прервалась примерно в то же время. То есть двенадцать лет назад.

— А почему связь должна быть прервана?

— Я, извините, сужу как финансовый работник. Слишком много денег единовременно тратилось, чтобы продолжать финансирование впредь.

— То есть Вы считаете, что, получив эти суммы, наш человек должен был залечь на дно.

— Точно. Иначе я открывал бы эти счета совершенно другим образом. И, по меньшей мере, двое, кроме убитого генерала и меня, знали бы о судьбе денег. А на деле, как я понял, не знает никто.

— А Вы? Вы же знаете!

— Я не знаю. Я догадываюсь или предполагаю. От голода, знаете ли, иногда голова проясняется.

— А что, если Вы сгущаете краски, и при проверке окажется, что деньги целы и связь с товарищем, которому они предназначались, не потеряна?

— А Вы проверьте. Я же сказал, что я лишь предполагаю.

— Хорошо. Я Вас, возможно, найду.

— Чтобы отблагодарить?

— Возможно и так. Кстати, Вы, Евгений Леонидович, сказали, что открытые Вами номерные счета в банках Швейцарии и Швеции могли быть переименованы…

— Или даже закрыты после снятия всех денег.

— Да. А как, на Ваш взгляд, можно выйти на следы этих денег?

— Нет ничего проще! Если, конечно, найти способ проникнуть в банковскую отчетность. Там все, как на ладони: когда положили, куда переводили или сколько снимали. Там же есть вся информации, если счетам поменяли номера. Самый тяжелый случай — наличка.

— То есть, если деньги сняли наличными?

— Да. Но и там возможны варианты.

— Например?

— Банк, скорее всего, выдавал по собственной инициативе все эти суммы новыми банкнотами одной или нескольких серий. В этом случае вполне можно попытаться отследить появление или оборот значительного количества купюр из тех серий в какой-нибудь точке планеты.

— А если клиент, получая деньги, попросил банк не давать ему новые купюры? А если он вообще не тратил эти деньги? А взял, и просто перевез или даже перенес пешком их из одного банковского сейфа в другой? Там же на одной площади по три банка!

— Тогда шансы обнаружить нашего миллионера смехотворно малы, товарищ генерал. Хотя, что-то мне не верится, что наши люди способны долго не касаться таких сумм. По причинам чисто житейским — кушать-то всем надо!

— А если он кушает на доходы от инвестирования этих денег? Или имеет другие источники доходов?

— Он. Вы сказали «он»? Значит, вы что-то знаете?