потянулся было, чтобы выключить ночник, но передумал — вспомнил, как Ника в детстве боялась темноты. Ещё немного постоял и вышел из комнаты.

Записки он не заметил.

* * *

Кирилл Шорохов не спал. Лежал и прислушивался к шёпоту и шелесту, доносившимся из коридора. Ему всё чудилось, что где-то в заглядывающей в окна тьме негромко и неторопливо разговаривают призраки. А может так оно и было.

— Кирка, — мать нашарила его рукой, провела по плечу. — Спишь?

Он не отозвался, зажмурил глаза, словно, она могла что-то разглядеть в темноте.

— Ну, — спросил со своего места отец. — Уснул что ли?

— Уснул. Намаялся за сегодня.

Мать немного помолчала, потом то ли вздохнула, то ли всхлипнула.

— Вань, что-то мне не по себе.

— Да брось, Люба, пустое. Уж ты-то хоть в панику не впадай.

— А кто-то ещё впадает?

Киру показалось, что мать улыбнулась, во всяком случае в тёплых её словах почудилась хоть и горькая, но улыбка.

— Егор чего-то совсем расклеился, — хмуро ответил отец. — Считает, что с нами обойдутся, как с неизлечимыми больными. Строго в соответствии с законом Савельева.

— Но мы ж не больные, — прошептала мать.

— Вот и я им про то же говорю, — в словах отца послышалась злость. — Паникёры!

Родители замолчали. Кир боялся пошевелиться. Никогда ему ещё так не хотелось, чтобы отец оказался прав. Обязательно, чтобы был прав.

Часть 2. Глава 1

Часть 2

Глава 1. Ника

— Отлично. Подготовьте третью палату. Ирина Александровна, что там у вас в хирургии? Хорошо. Петрова готовьте к операции. Да, на завтра. Катя, а вы что застыли? Ну что-что? К Ивлеву идите, помогите ему с приёмкой лекарств. Что вы топчетесь, Катя? Я помню про Тихонова. Идите, я сама с ним поговорю…

Ника с удивлением смотрела на Анну. Стоило той надеть медицинский халат, как прежняя Анна, нервная, усталая, чуть дёрганая, сотканная из углов и противоречий, наполненная раздражением и желчью, исчезла. Перед Никой стояла собранная и решительная женщина, подтянутая, властная, которая уверенным и чётким голосом отдавала распоряжения. Чувствовалось, что Анна в своей стихии. Это был её мир, где не было нужды притворяться, кем-то казаться, кому-то что-то доказывать. И этот мир, охватывая Анну, принимая её в свои объятия, смывал с неё неуверенность, страх, липкую тревогу. Даже боль, которая таилась в чёрной глубине её глаз, высыхала вместе с невыплаканными слезами. И эта другая Анна раскрывалась перед Никой, как цветок, и удивительным образом в законченной своей цельности и собранности становилась ближе и родней.

Каких-то два часа назад Ника стояла перед дверями квартиры, из которой пулей вылетела накануне, дав себе слово никогда больше сюда не возвращаться. Её рука была в нерешительности занесена над звонком, и она всё ещё не знала, правильно ли она поступает, придя сюда.

Она так и не успела нажать на звонок — Анна сама распахнула ей дверь, словно, ждала её, словно, знала, что она придёт — и сомнения, уже такие ненужные, отпали сами собой. И вглядываясь в усталое и помятое бессонницей лицо Анны, она выпалила:

— Я пойду с вами!

Нике хотелось, чтобы заготовленная фраза прозвучала решительно и гордо, но голос дрогнул, тонко задребезжал, покатился куда-то вниз, унося её решимость и обнажая детскую растерянность, которую Нике так хотелось скрыть от Анны. Она рассердилась на саму себя, ещё больше нахмурилась, посмотрела исподлобья. Анна, если и поняла это, то ничем себя не выдала. Лишь внимательно окинула взглядом Никину худую фигурку, чуть задержалась на тощем рюкзаке, свисавшем с левого плеча, сказала неожиданно хрипло:

— Я так понимаю, надолго ты не собираешься задерживаться.

Ника не ответила. Поправила сползающий с плеча рюкзак, поймала свободную лямку, просунула руку, устраивая рюкзак поудобней на спине. Этими молчаливыми жестами она давала Анне понять, что разговора не будет, но она готова. Готова идти вниз.

Они уже спустились на общественный этаж, когда Анна спросила:

— Отец в курсе?

— Да, — Ника остановилась. — То есть нет. Нет, папа не знает.

И она вдруг вспомнила, что ещё забыла сделать.

— Вы можете подождать? Совсем немного. Мне надо… — Ника увидела, как напряжённо замерла Анна. — Мне надо предупредить кое-кого. Друга.

— Это долго?

— Нет. Это тут рядом. Я быстро.

— Хорошо, — лицо Анны разгладилось, стало не таким резким. — Только сильно не задерживайся. Нам надо успеть на семичасовой грузовой лифт.

И добавила:

— А до него ещё тридцать этажей пешком. Отсюда сверху лифты так рано не ходят.

Сашка был в душе, когда она прибежала к нему. Он долго не открывал — Нике показалось целую вечность — а когда открыл, его светлые волосы были влажными, и тяжёлые мокрые пряди налипли на высокий гладкий лоб, а на шее и груди, выступающей из полурасстёгнутой рубашки, виднелись капли воды. Сашка, всегда такой аккуратный, застёгнутый на все пуговицы, выглядел в это утро домашним, тёплым и по-детски трогательным. И Ника на какое-то мгновение подумала, что правильнее было бы остаться здесь, с ним, провести пальцем по его губам, мягким, пухлым, чуть изогнутым, как у маленького капризного ребёнка. Прижаться к его груди, к этим застывшим каплям-слезам, и…

— Ника? Ты?

Иногда совсем неважно, что человек говорит. Важно, как он это говорит.

В коротком Сашкином вопросе Ника услышала многое. Очень многое. Кроме самого важного. Услышала, и разом вспомнила про Анну, которая ждала её у северной лестницы.

— Саша, я пришла тебя предупредить, что иду вниз.

Он непонимающе нахмурился.

— Я решила, что пойду с Анной.

— С какой Анной? Что, с той самой Анной?

Ника кивнула. Она видела, что он не понимает, но не могла ему всё объяснить. Тогда надо было бы рассказать про Аннино убежище, а рассказывать про это было нельзя, и про отца, и про телефонный разговор, и про каких-то людей, которые где-то будут сидеть, пока не умрут (нет, не так, отец сказал: «пока не сдохнут»), и ещё много всего, но Ника не была уверена, что всё это сейчас нужно говорить Сашке.

— Саш, просто послушай. Мне надо, очень надо. А ты… если папа меня будет искать, скажи, что я у тебя. И… что я пока не хочу с ним видеться. Он поймёт. Он знает…

Ника замолчала. А потом, повинуясь какому-то безотчётному чувству, быстро приподнялась на цыпочки и неуклюже прижалась губами к мягким Сашкиным губам.

— Хорошо?

— Ника, я не понимаю.

Что-то такое мелькнуло в его лице, глазах, что-то похожее на… страх?

— Ника, давай поговорим.

— Нет, мне некогда. Просто сделай, что я прошу. Пожалуйста.