− Мне приятно, что мы с тобой мыслим почти синхронно. Когда я читал «Метафизику культуры», я думал примерно о том же… И еще я думал, что идею автора очень трудно осуществить, чисто технически. Он пишет: государство должно запрещать исполнение песен или спектаклей, не прошедших через фильтры цензурного органа. Но ведь если песни написал я, то дома-то я их могу петь? А если они нравится моим друзьям, и они приходят послушать? А если этих друзей десять, или двадцать, или сорок? Ведь это уже будет полноценный концерт. Кто же сможет меня проконтролировать, чтобы я не пел «неподобающие» песни?

− Я думаю, такой тотальный контроль вообще невозможен. Тем более в эпоху Интернет-технологий. Тупо запрещать распространение каких-либо произведений культуры, это как стрелять по радиации из автомата. Настолько же бессмысленно…

− Есть такие люди, которые любят предлагать гениальные идеи, не задумываясь о конкретном механизме их реализации. Не вникают в мелочи. Вот и автор из таких. И насчет принципа ответственности ты права. Опять же, есть порода людей, которые спят и видят, как бы им стать честью и совестью нации. Выносить свои оценки, разрешать, запрещать… И все это — под флагом ответственности за нравственность других людей. Не себя, а других.

− Кстати, мой папа часто высказывает мысли, очень схожие с мыслями автора «Метафизики культуры». И меня он всегда опекает так, как будто он — государство, а я — неразумный народ. Сколько помню, он всегда хотел контролировать мои пристрастия, мои увлечения, даже мою личную жизнь. Хотя я ему иногда говорила, что за свои ошибки я сама и отвечу, перед собою же…

Оба почувствовали, как закладывает уши. Самолет снижался. Огоньки на земле становились все ближе.

− И еще я вспомнила сейчас одну очень умную женщину, − задумчиво сказала Настя, − художественного руководителя творческого коллектива нашей Академии. Она оценивает современное искусство примерно как и автор этой книжки, но предлагает совсем другой вариант решения проблемы. В основу культурной жизни должен быть положен принцип здоровой конкуренции. Пусть государство поддерживает тех работников культуры, которые творят самое лучшее. С точки зрения государства, в смысле. А все то, что государство не считает нужным поддерживать, пусть существует за счет людей, готовых платить деньги… Ни один человек не станет платить за то, что лично он считает дерьмом. Как думаешь, она права?

− Более права, чем твой папа. И более права, чем автор «Метафизики культуры».

Самолет мягко стукнулся шасси о бетон взлетно-посадочной полосы. Пассажиры дружно захлопали в честь мягкой посадки. «Какая она все же умненькая, − подумал Сергей, поглядывая на свою подругу, − на любые темы с ней говорить можно. Или, может, я считаю ее умной потому, что она часто высказывает мысли, с которыми я соглашаюсь?…»

Работать сверхурочно Федор Михайлович Харченко не любил. В служебном кабинете после окончания рабочего дня не засиживался. По субботам и воскресеньям на службе не появлялся. Несколько раз у него случались конфликты с начальником следственного отдела, не способным понять, что на его подчиненных также распространяются нормы Трудового кодекса. На следователя Харченко давили, брали с него письменные объяснения по поводу и без повода. Подолгу не подписывали рапорта на отпуск. Угрожали уволить со службы, воспользовавшись каким-нибудь подходящим предлогом. Прозрачно намекали на новую кадровую политику в государственных структурах, направленную на оптимизацию штатов… Толку не было. Федор Михайлович уходил со службы в шесть часов вечера и брал свои законные два выходных дня. И не забывал взять отгул за суточное дежурство. Сверхурочно он работал только тогда, когда сам считал это нужным. Например, как в случае со следственными действиями на озере Радужном…

На субботу, двадцать четвертое мая, у Федора Михайловича были самые приятные планы. Поспать подольше, потом съесть приготовленные женой сырники со сметаной, запить настоящим кофе, сваренным в турке по всем правилам. В будние-то дни нет времени варить кофе, приходится удовлетворяться растворимым суррогатом. Далее намечался поход с женой и маленьким сынишкой в зоопарк. После обеда − поездка на оптовый рынок, чтобы запастись продуктами на неделю и прикупить кое-какие стройматериалы для предстоящего ремонта дачного домика. Отпуск не за горами, все ж таки. А к восьми часам вечера следовало ехать (на такси, естественно) в сауну с говорящим названием «Приют холостяка», где намечалось празднование дня рождения одного из его друзей и где Федора Михайловича ждали вкусный ужин, горячительные напитки, парная, бассейн и невинные мужские удовольствия, в некоторых случаях способствующие сохранению крепкой семьи.

Сырники удались на славу. Кофе − тоже. Почувствовав, что не может больше проглотить ни кусочка, Харченко поблагодарил круглолицую розовощекую супругу за удачно приготовленный завтрак и отправился обратно в спальню. Полежать хоть немного, а потом и собираться можно, маленький Саша уже спрашивает, когда же наконец в зоопарк пойдем… Улегшись на заправленную кровать, Харченко почувствовал, как нечто твердое упирается ему в лопатку. Отогнул край пледа и увидел свой собственный мобильный телефон. Хотел было положить его на тумбочку, но заметил на дисплее значок, символизирующий пропущенный звонок и одно голосовое сообщение. Номер был незнакомый. Федор Михайлович щелкнул нужной кнопкой и услышал весьма странный голос, как будто кто-то говорил через подушку. Сам текст сообщения был ничуть не менее странным.

«Федор Михайлович! Это Светлана Семченко, вы мне вчера визитку дали. Срочно приезжайте ко мне домой, адрес у вас есть. Срочно, как можно скорее! Если не можете сами приехать, пришлите кого-нибудь. Мне нужна помощь! Меня сейчас могут убить! Вашего Абрамова убила не Трофимова, его убил…»

Далее — пронзительный крик. Короткий стук, как будто небольшой предмет упал на твердую поверхность. Какое-то шуршание. Далее − тишина.

Начал слушать голосовое сообщение обычный гражданин по имени Федор Михайлович, расслабленный по случаю субботнего утра и обильного завтрака. Закончил слушать старший следователь Харченко, собранный, внимательный и расторопный. Способный пожертвовать даже выходным днем в кругу семьи, если того действительно требуют интересы дела. И если чьей-то жизни угрожает реальная опасность.

* * *

По субботам в нашем городе пробок на дорогах почти не бывает. В любой будний день я бы потратил кучу времени, чтобы добраться до дома Светланы Семченко, девушки моего юного друга Сергея. Но все равно прибыл позже, чем стражи правопорядка. Припарковавшись возле подъезда, увидел полицейскую машину. Лифт вызывать не стал, все равно бы терпения не хватило. Превозмогая одышку (вот черт, а ведь пора от лишних килограммов избавляться!), взбежал по лестнице на четвертый этаж. И сразу же понял, в которую из четырех квартир следует держать путь.

Войдя в распахнутую настежь дверь, я увидел мрачного Достоевского-Харченко. И двух офицеров полиции, один из которых мне был прекрасно знаком. Впрочем, афишировать знакомство с ним не входило в мои планы. За подобное сотрудничество с посторонними гражданами старшего лейтенанта Александра Сафронова могут и со службы выпереть, и останусь я тогда без информатора. А ведь если бы не он, так бы я до завтрашнего дня мог не узнать о происшествии в доме Светланы. Хотя, ни о каком конкретном происшествии мне пока и не было известно. Сафронов позвонил мне полчаса назад и сообщил, что следователь Харченко только что связывался с дежурной частью отдела полиции и просил незамедлительно выслать двух-трех сотрудников по такому-то адресу.