И ни одного воина. Сторожей с колотушками и тех не видно.

Степняки приободряются, шепчутся, лошади ускоряют шаг. Еще немного и славянское поселение сожрет беспощадный огонь, а жителей сразит гуннская стрела и степной ятаган напоит кровью землю. Чтобы пуще росла сочная зелень для гуннских коней.

Вдруг ночной воздух стал наполняться гудящими и воющими звуками. Сперва казалось, что где-то далеко в один голос стонут раненые, потом вмешался нестройный крик то ли сов, то ли иных ночных крылатых охотников, а затем и вовсе вразнобой заверещали сотни детей.

Гунны замедлили шаг, переглядываются, пожимают плечами, совершенно не понимая, откуда взялись леденящие душу гудение, стоны и крик.

Внезапно послышался звонкий стук, клацанье металла, зловещее шипение. И теперь слышны уже настоящие стоны и крики, ибо то гудение было не наваждение, насланное для страху волхвами, а смертоносная «поющая» славянская стрела.

– Урусы! Засада! – в один голос завопили, надрываясь, впереди идущие степняки.

Они спешно пытались прикрыться маленькими круглыми щитами от тучи «мелодичных» стрел, однако откуда стреляют, определить трудно – каленое железо сыплется со всех сторон.

Гуннский вождь Вогул ничего не понимает, растерянно мотает головой из стороны в сторону. С широко раскрытыми глазами наблюдает, как его войско словно в предсмертной агонии мечется по опушке, а смертоносная сталь разит одного степняка за другим. Наконец в его голову ударило, словно молнией в дерево, осознание роковой для него и его войска истины. Стрела сбила с него шлем, отскочила прямо в лицо рядом стоящего приближенного воина, угодив в глаз. Хрустнуло. Тот даже не успел вскрикнуть, свалился с лошади, точно мешок с прелой соломой, зацепился ногой за стремя. Конь заржал, встал на дыбы и устремился прямо в гущу смешавшихся в клубок гордых налетчиков степи, тело хозяина волочилось и подпрыгивало за конем.

В стане гуннов творится хаос: лошади в страхе ржут, всадники орут что-то невнятное – наполовину крепкая ругань, наполовину мольба, стонут раненые. И тщетно многие пытаются прикрыться крашеным деревянным кругляшом или спастись бегством – каленое славянское железо разит с потрясающей точностью, будто разъяренная стая потревоженных ос.

– Вогул! Отступаем в те леса! – заорал герул гуннскому вождю, прикрываясь щитом от визжащих стрел и указывая кивком головы куда-то в сторону темных хмурых деревьев. – Уходим!

Вогул с силой пришпорил своего коня и устремился к лесу, несколько стрел с закладывающим уши визгом и шипением пронеслись мимо. Впереди кто-то вскрикнул, рядом заржал чей-то конь.

Вождь не оглядывается, но чует – советник Емшан и многие воины потянулись за ним, к спасительному дубняку.

«Уйти, уйти в тот дубняк, что совсем рядом, впереди», – билось огромным молотом в голове вождя. Он уже и думать перестал о налете. Какое там! Шкуру бы свою спасти, а уж потом пронесутся горячие степные кони по славянской земле, будь она трижды проклята!

Конь Вогула с треском ворвался в дубняк, спотыкается о крепкие торчащие корни, прядает ушами, надрывно храпит, с разбухших, изодранных губ ошметками слетает желтая пена вперемешку с кровью. За ним едва поспевают ближние воины. Сзади по-прежнему кто-то вскрикивает, ругается, сотрясает ночной воздух проклятьями. Лязгает металл, храпят кони. Раздирающий в клочья уши вой и свист славянских стрел не утихает.

Вперед Вогула вырвался жутко храпящий конь Гонориха. Глаза навыкате, удило страшно изорвало рот, на боку обильно кровоточат порезы от стрел. У всадника лицо свирепое, волосы в крови, слиплись, в плече застрял обломок стрелы.

Вогул не сводит с него глаз. Мощь герула больно колет острой иглой самолюбие гунна. Гонорих ответил вождю налитым сталью взглядом, тому еще больше стало не по себе.

Внезапно вверх взметнулись огни. Свист стал нарастать, в нос ударил острый запах жженой смолы. И в то же мгновение перелесок огласил страшный рев. Ему вторят крики и стоны гуннов. Раздался оглушительный треск. Проклятия и ругань сыплются со всех сторон. Дико ржут падающие кони, вверх взметнулись фонтаны жирной земли, трава, сухие сучья. Вогул краем глаза увидел страшную картину – весь авангард попал в волчьи ямы, дно которых густо утыкано острыми кольями.

Впереди маячат чадящие факелы. Языки пламени зловеще пляшут на столетних дубах.

Вогул вертит головой из стороны в сторону. Справа и слева сыплется визжащая сталь урусов, кони храпят. Из темноты, со свистом вспарывая густой лесной воздух, вылетают длинные клинки славян, разят степняков и бесследно исчезают в лесной мгле. Гунны падают, разбрызгивают в стороны потоки крови. Степнятские копья и ятаганы бьют в сторону только что появившегося смертоносного клинка, но тщетно – гуннская сталь вспарывает лишь воздух.

У Вогула голова пошла кругом. Тошнота подобралась к самому горлу, он едва держится в седле, лицо будто вымазано мелом. Ближние воины взяли его в плотное кольцо, прикрыли собой от зловещих клинков урусов, советник Емшан подставил плечо. Взгляды их встретились. Вождь смотрит на своего советника и старшего наставника как затравленный маленький зверек, с мольбой сокрыть, спасти от варварских псов. Вместо ответа Емшан одним движением обнажил ятаган, лезвие зло блеснуло. Вогул мотнул головой и, будто следуя примеру, медленно потащил из ножен украшенный причудливой оттоманской росписью клинок.

Рядом с вождем мелькнула сталь. Один из ближних успел парировать выпад, однако второй удар пришелся в незащищенный деревянным щитом бок. Степняк жутко взвыл, лезвие секиры прорубило нехитрый доспех и с хрустом вошло в плоть едва ли не по самую рукоять. Гунн дергается, стал заваливаться, нога застряла в стремени, с сухим хрустом сильно вывернулась, обнажилась переломанная кость. Конь дико заржал, встал на дыбы, сотрясает копытами воздух. Через мгновение повалился на бок, увлекая под себя бьющегося по соседству гунна. Тот замешкался, поздно приметил падающую конскую тушу, дико заорал и прикрылся рукой, тут же его насквозь прошили двумя копьями. Конское тело накрыло все еще прикрывающегося локтем гунна.

Послышался треск костей, сильной струей брызнула кровь. Кто-то из гуннов схватился за горло, медленно осел наземь, но бедный степняк даже не достал коленом до скользкой от крови земли – тяжелой секирой снесли голову вместе с кистями рук, она, словно тряпичная, улетела в сторону чернеющих деревьев.

Советник Емшан на удачу рубит туда, где только что появлялся то блестящий в отсветах факелов меч, то секира, то шестопер, однако лезвие всякий раз лишь рассекает воздух. Лишь однажды клинок гунна ударил в чей-то шлем, звякнул металл, со славянина слетел шлем, на Емшана уставилось искаженное яростью лицо, на правой щеке распластался давний уродливый рубец от брызнувшего металла. Глаза славянина зло блестят, он ударил тяжелой секирой на длинном древке наотмашь и тут же скрылся.

Кому-то из вогуловых ближников удалось поразить одного вылетевшего из темноты славянского ратника. Короткое копье гунна с треском прошило кольчугу на груди чуть выше сердца. Рус вскрикнул, дернулся в сторону, разрубил древко, заодно отсек кому-то кисть. В тот же миг чья-то стрела угодила ему в щеку, пробила череп насквозь. Рус инстинктивно ухватил за древко стрелу, хотел переломить, но силы быстро покидали его и он повалился лицом вниз. Гунны довольно заверещали, жадно налетели на еще живого русского ратника, тычут копьями, рубят, с жуткими криками разрывают на части.