В этом заключалась его ошибка. Он сам нарушил правила интимной игры, которую великодушно предложила ему княгиня.

— Это и есть допрос. В классическом его понимании. Что это вы вдруг засомневались, профессионал-контрразведчик?

Сильвио вновь попытался приблизиться к девушке, но выбросив вперед руку, Мария-Виктория остановила его и, оттолкнувшись от скалы, заплыла за уходящую под воду каменисто-песчаную отмель. По мере того как она поднималась на пологий берег, освобождая из объятий моря пленительные контуры своих бедер, Пореччи все яснее осознавал, что владелица виллы становится не менее недоступной, нежели контейнеры с награбленным фельдмаршалом Роммелем по городам Северной Африки золотом.

— Ты, Андрей? — Крамарчук услышал шаги Марии, открыл глаза, однако ни отозваться, ни приподняться не успел — Мария уже стояла у постели. — Ты слышишь меня, лейтенант?

В комнате было сумрачно, и Николай нисколько не удивился, что девушка приняла его за Андрея. Их сходство с Громовым было поразительным. А ревновать к Андрею уже не решился бы. Слишком дороги ему оба эти человека — командир и санинструктор — последние из гарнизона Беркута.

— Мария... Пришла наконец! — радостно прошептал Крамарчук, забыв, что прежде всего должен разочаровать медсестру, сообщив ей, что он не лейтенант Громов. Ему приятно было ощущать на своем лбу ее теплую, чуть влажноватую ладонь. И хотелось вновь и вновь слышать это, пусть чужое, но так нежно произнесенное имя.

— Как же ты так?.. Откуда вдруг?

Николай уже решился было объяснить ее ошибку, но, увидев сзади, почти за спиной Марии старуху-хозяйку, осекся. Кристич тоже оглянулась, прошептала: «Извините», но Ульяна продолжала стоять с большим ножом-секачом в руке, с которым, видно, собиралась выйти на кухню.

— Крамарчук я, Мария... — прошептал Николай, когда хозяйка растворилась в сумраке коридора. — Сержант Крамарчук. Тот самый, из дота, ни любви ему, ни передышки...

— Да? — как-то совсем не удивленно переспросила Мария. В длинном мешковатом ватнике, по-деревенски повязанная платком, она сейчас мало чем напоминала ту бойкую, степенную красавицу-медсестру, которую Николай ожидал увидеть здесь после двух лет неизвестности. — Значит, это ты, сержант? — облегченно присела она на корточки. — Боже мой!.. Ты-то откуда? Я уж думала: больше никого... Из наших, замурованных.

— Не причитай, доктор, не причитай, — ворчливо прошептал он. — Ну что ты? Держись. Все-таки нас еще двое. Отвернись, я поднимусь. Не ожидал так рано.

— То есть как это двое? А... лейтенант? — несмело, настороженно спросила Мария, отворачиваясь.

— Самому хотелось бы знать, что с ним. Бой был. У лагеря. Сатанинский бой. Мы с Мазовецким — помнишь, тот поляк, офицер, что спасал тебя?

— «За Елисейскими Полями, мадам»... — пыталась улыбнуться Мария, но так и не смогла.

— ...Так вот, я, он и еще несколько ребят были на задании. А вернулись... воронки да разрушенные землянки... К счастью, наткнулись на одного нашего, раненого... Словом, что тут пересказывать?!

— Ну а лейтенант... Громов?.. Что сказал этот раненый?

— Откуда ему знать, что с лейтенантом? — вдруг раздраженно отмахнулся Крамарчук. — Он в дозоре был. Получил свою пулю и лежал. О ком ни спроси — «все погибли, все погибли!..». Будто он сам, лично хоронил их.

— Но отряд ваш?.. Он что, действительно погиб?

— Отряд? Отряд, конечно, погиб. Что тут скажешь? Но кто сказал, что и Беркута тоже нет? Кто его хоронил? Где могила?

— Ох, Андрей, Андрей!.. — прошептала Мария, тяжело вздохнув. — Что ж ты так?..

— Ну, что там опять случилось?! — довольно резко поинтересовался Крамарчук, снова увидев в комнате старуху-хозяйку.

— Уходить тебе надо. И тебе, и ей. Через окно. Быстро — через окно. И к лесу...

— Что?! — подхватился Крамарчук, представая перед женщинами в нижнем белье. — Немцы?! Что ж ты, мать Ульяна, мнешься?!

— Потому что сама и выдала вас, — непокаянно объяснила старуха. — Того же хлопца, который тебя, девка, позвал — к полицаям послала.

— Сама?! К полицаям?! — ужаснулся Крамарчук, хватаясь за гимнастерку и ремень с двумя парабеллумами.

Но Мария уже все поняла. Бросилась к окну, оттянула верхние и нижние шпингалеты, распахнула его настежь...

— Идти сможешь? — встревоженно спросила она, стоя одной ногой на подоконнике.

— Да смогу, конечно, смогу. Но ты, христопродавка, — вновь обратился к Ульяне, поспешно одеваясь. — Ты же меня лечила!.. Какая ж ты после этого!..

— А ночью хотела зарубить, — холодно прервала его старуха. — Сама не пойму, как Господь Бог удержал меня от этого греха. — Она стояла посреди комнаты, ничуть не пугаясь ярости партизана и ни на шаг не собираясь отступать. — Может, они и догонят вас. Но только не в моей хате... Пусть в лесу или в поле.

— Но почему ты так, почему?!

— Вы-то, иродово семя, моих в тридцать седьмом небось не жалели. И мужа, и сына — обоих... А я и после этого не озверела... Да ты убей, убей, если уж лют на старуху. Вы до войны вон сколько люду настреляли, болыневики-энкавэдисты проклятые. Вам — что кровь, что вода...

— Да кто же их расстреливал — я, что ли?! Или, может, она, медсестра?! Что ж ты, христопродавка?.. — все еще изливал душу Кра-марчук, отлично понимая, что все его доводы уже не имеют смысла. — Мария, вот тебе пистолет! К оврагу, в лес!.. — крикнул он, выпрыгивая из окна вслед за медсестрой. — К оврагу и в лес! Я прикрою... Давно мы с ними, голубками, не виделись. Ну, где там они?! Помолись и ты за меня, старуха! Не ты первая предаешь... А я — вот он! На всякого Иуду — по Крамарчуку.

Он так и отходил к лесу, не поворачиваясь спиной к дому, где его предали, зажав в одной руке парабеллум, а в другой — шмайсер.

— Беги, Крамарчук, беги! Они уже у дома! — негромко крикнула Мария, скрываясь за кустарником предлесья.

— И я — вот он. И утро нежаркое. В самый раз. И для боя, и для смерти.

«А ведь когда я спросил старуху о лесе, что виднелся из окна комнаты, — вдруг вспомнил Николай, — она объяснила, что это всего лишь маленький, гектаров на двадцать, лесочек, к которому со всех сторон подступают поля». Поэтому, увидев, что вслед за приближающимися к лесу шестью полицаями из села выезжают три мотоцикла с немцами, понял: пробиваться через него — только время терять. В поле их все равно настигнут.

— Ну, что остановился? — оглянулась Мария. — Бежим!

Крамарчук стоял за толстым стволом старой сосны, на пригорке, с которого хорошо видны были и поле, и бегущие полицаи, и мотоциклы. Его неспешность выводила Марию из себя.

— Смотри: эти сволочи идут по нашим следам. Земля влажная, вот они и... Сейчас возьмем влево, вон по той каменистой тропке. Чтоб без следов. И пропустим их. Слева, у леса — кустарник. Пропустим их и заползем туда.