Брэдли признал, что ему не было известно о том, что поступление мистера Лорримера-старшего в госпиталь было отложено. Кажется, он был в умывалке, когда тот звонил. Но он ничего не знал и о раннем звонке по телефону миссис Бидуэлл, о пропавшей странице из тетради Лорримера, так же как и об исчезнувшем халате Пола Миддлмасса. Когда его спросили, что он ел на ужин, он ответил: консервированное мясо с рисом и зеленым горошком, приправленное карри. Потом – торт.

– Домашний, – пояснил он, как бы оправдываясь, – из черствого хлеба, с кремом.

Мэссингема чуть не передернуло, когда он записывал эта подробности. Он был рад, когда Дэлглиш сказал, что Брэдли может идти. Впечатление было такое, что в теперешнем его состоянии больше ничего важного от него узнать нельзя. Впрочем, больше ничего важного нельзя было узнать и от кого бы то ни было еще в Лаборатории. Мэссингему не терпелось увидеть дом Лорримера, встретиться с его ближайшим родственником.

Но прежде чем они ушли, явился сержант Рейнольдс с докладом. Он с трудом сдерживал волнение, прорывавшееся в его голосе:

– Мы обнаружили следы шин, сэр. Примерно на полпути по въездной аллее, в кустах. Мне представляется, они довольно свежие. Мы их огородили до приезда фотографа, потом сделаем гипсовый слепок. Трудно с уверенностью сказать, пока мы с индексом шин не сверились, но похоже, это две задние покрышки, одна – «данлоп», другая – «семперит». Довольно необычная комбинация. Должна помочь нам машину найти.

Как жаль, думал Дэлглиш, что суперинтендент Мерсер отпустил фотографов. Впрочем, чего же удивляться? При теперешнем количестве работы у полиции вряд ли было бы оправданным задерживать сотрудников на неопределенное время. Хорошо хоть специалисты по отпечаткам пальцев все еще тут. Он спросил:

– А вы смогли связаться с мистером Бидуэллом?

– Капитан Мэсси говорит, Бидуэлл на пятиполье, сахарную свеклу копает. Он ему скажет, что вы его повидать хотите, как только он на снедки придет.

– На что?

– На снедки, сэр. Это перерыв, чтоб перекусить, в пол-одиннадцатого или в одиннадцать, его так в наших местах называют.

– Приятно сознавать, что капитан Мэсси понимает, что убийство имеет приоритет даже над полевыми работами.

– Они здорово подзадержались с пятипольем, сэр, но капитан Мэсси позаботится, чтоб он сегодня днем явился в полицейский участок в Гайз-Марше, как только работу закончат.

– Ну, если не явится, придется вам его оттуда силком вытаскивать, даже если для этого потребуется трактор у капитана Мэсси одолжить. Теперь я поговорю с ведущими научными сотрудниками прямо в библиотеке, объясню им, что мне нужно, чтобы они присутствовали в своих отделах, когда вы будете проводить обыск помещений. Остальные могут идти домой. Я им скажу, что мы надеемся закончить обыск к концу дня, и Лаборатория откроется уже завтра утром. Мы с инспектором Мэссингемом повидаем отца доктора Лорримера в Коттедже за мельницей. Если что-то прояснится, вы сможете связаться с нами там или по радиотелефону из Гайз-Марша.

Не прошло и десяти минут, как Мэссингем за рулем полицейского «ровера» мчал их к Коттеджу за мельницей.

Коттедж располагался в трех километрах к западу от деревни, там, где дорога Пигготс-роуд пересекала Тенпенни-лейн и шла вверх так плавно и незаметно, что Дэлглишу трудно было поверить, что они поднялись довольно высоко, пока, выйдя из машины на травянистой обочине и оглянувшись назад, он не увидел деревню, растянувшуюся вдоль дороги, внизу под ними. Неспокойное, словно написанное кистью художника небо; сменяющие друг друга массивы кучевых облаков, то белых, то серых, а то и пурпурных на фоне бледной лазури далеко в вышине; лучи солнца, пробивающиеся меж облаками, высвечивая то одно поле, то другое, сверкающие на крышах и стеклах окон, – все это делало деревню похожей на пограничный аванпост, изолированный от всего мира, но приветливый, процветающий и вполне благополучный. Насильственная смерть могла; укрываться где-то к востоку, в черных почвах Болот, но уж никак не под этими опрятными, уютно-домашними крышами. Лаборатория Хоггата пряталась за зеленым поясом древесных крон, но ее новое здание было легко распознаваемо: его бетонные балки, канавы и недостроенные стены выглядели, как аккуратный раскоп давно ушедшего в землю древнего города.

Коттедж за мельницей – приземистый кирпичный дом с белым, облицованным деревом фасадом и закругленной крышей с видневшимися позади нее белыми мельничными крыльями – отделялся от дороги широким рвом. Дощатый мостик и беленая калитка вели к дорожке и по ней – к входной двери, запертой на щеколду. Первое впечатление – пустоты и унылой заброшенности – создавалось, по всей видимости, тем, что дом стоял в значительном отдалении от другого жилья, что стены его и окна были голы, ничем не украшены. Однако при более внимательном взгляде впечатление это оказалось иллюзорным. Сад перед домом зарос, выглядел по-осеннему неприбранным, но розы на двух круглых клумбах по сторонам дорожки были тщательно ухожены. Дорожка усыпана гравием, сорняки на ней тщательно выполоты, двери и окна блистают свежей краской. Метрах в десяти от калитки через ров Проложены две широкие, прочные доски – въезд в выложенный каменными плитами двор и к кирпичному гаражу.

Там; рядом с полицейской машиной, уже стоял старый, замызганный «мини». Судя по тому, что на заднем сиденье Дэлглиш заметил пачку приходских журналов, еще одну пачку, поменьше, похоже – программок концерта, и растрепанный букет из хризантем и осенних листьев, он заключил, что пастор или скорее всего его жена находится уже в доме. Может быть, заехала по пути в церковь, собираясь помочь прихожанкам украсить храм, хотя четверг – вряд ли обычный день для подобных занятий. Едва он отвлекся от разглядывания пасторского автомобиля, дверь коттеджа отворилась и какая-то женщина заторопилась к ним по дорожке. Ни один человек, родившийся и выросший в пасторской семье, не усомнился бы ни на минуту, что перед ним – миссис Суоффилд. Она и вправду являла собой прототип жены деревенского пастора: полногрудая, улыбчивая и энергичная, пышущая слегка пугающей уверенностью человека, способного с первого взгляда распознать в собеседнике авторитет и компетентность и немедленно их использовать. На ней была юбка из твида, а поверх юбки – хлопчатобумажный, в цветочек, передник; ручной вязки ансамбль из блузки и жакета, уличные туфли на толстой подошве и ажурные, вязанные из шерсти чулки. Фетровая шляпа с мягкими полями и круглой плоской тульей, пронзенной стальной шляпной булавкой, была бескомпромиссно надвинута на широкий лоб.

– Доброе утро. Доброе утро. Вы – коммандер Дэлглиш, а вы – инспектор Мэссингем. Я – Уинифред Суоффилд. Входите, пожалуйста. Старый джентльмен – наверху, переодевается. Он настоял, что ему следует надеть костюм, когда узнал, что вы к нему едете, хоть я и уверяла его, что в этом вовсе нет необходимости. Через минуту он уже спустится сюда. В фасадной гостиной будет лучше всего, я так думаю, а вы? А это – констебль Дэвис, впрочем, вы все про него знаете сами, правда? Он говорит, его сюда послали присмотреть, чтоб никто в комнату доктора Лорримера не заходил и чтоб посетители старого джентльмена не беспокоили. Ну, пока что у нас тут никого не было, кроме одного газетчика, ну да я быстро от него отделалась, так что все в порядке. Но констебль, представляете, очень помог мне на кухне. Я должна приготовить поесть мистеру Лорримеру. Только суп и омлет – боюсь, не очень-то густо для ленча, но в кладовой больше ничего нет, одни консервы, а они ему еще как потом пригодятся. Не люблю выезжать из пасторского дома, нагруженная продуктами, будто какая-нибудь благотворительница времен королевы Виктории. Саймон и я – мы хотели, чтоб он сразу к нам переехал, но он, кажется, не очень хочет уезжать отсюда, да и, по правде, нельзя же принуждать людей, особенно таких старых! А может, так даже лучше. Саймон ведь в постели лежит, с гриппом, поэтому-то его здесь и нет, не хватает еще, чтобы старый джентльмен этот грипп подхватил. Но мы же не можем допустить, чтоб он здесь один на ночь остался. Я думала, он захочет, чтоб его племянница, Анджела Фоули, здесь побыла, но он говорит – нет. Так что я надеюсь, что Милли Готобед из «Простофили» сможет здесь сегодня поночевать, а об этом нам придется завтра подумать. Но я не должна отнимать у вас время, толкуя о собственных заботах.