на полу возле моей кровати после очередной ночной вылазки. Вернувшись с первыми лучами солнца, он сразу разбудил меня и принудил к утренней тренировке. Я разве что на голове не стояла. Теперь все мышцы мои стонут, а он еще и улыбается во сне! Говорит, что пытался выяснить, откуда взялся и куда запропастился наш недавний «мотылек», который нападал на видий.

Я наспех одеваюсь и бегу к принцессе Витриции – наконец она соизволила поговорить со мной, а то я стала чувствовать себя здесь не более чем очередным предметом интерьера.

Легонько стучусь и жду, когда меня позовут. Открываю дверь и вижу, как принцесса восседает на бархатной кушетке, поджав босые ноги. Кремовый полупрозрачный халат накинут поверх голубого домашнего платья из атласа, а на каштановых волосах, небрежно заплетенных в косу, лежит золотая диадема. Понимаю, насколько несуразно выгляжу я в своем розовом платье, которое больше бы подошло Эгирне. А принцесса… Сейчас ее лицо задумчиво и даже немного мечтательно. Проблеск? Не знаю, как эта хрупкая девушка способна справиться с кошмарным стратумом.

– Ах, Ирис, заходи скорее!

Глаза принцессы сегодня еще более круглые, как два блюдца из зеленого фарфора. Под боком у принцессы храпит огромное облако шерсти, в котором, если присмотреться, можно узнать собаку. И это его она называет Песиком. Еще два белых шара посапывают на широкой кровати принцессы среди золотистых шелковых простыней, синих плюшевых подушек и множества нарядов. Платья разложены и на креслах, некоторые валяются на полу или висят на тонких проволочных вешалках, окружая нас, словно призраки всех живших здесь когда-либо принцесс.

– Ваше Высочество, – произношу я, склонив голову. Еще никак не могу привыкнуть смотреть людям в лицо, вот и сейчас разглядываю домашние туфли принцессы, одиноко стоящие возле кушетки.

– Садись, Ирис, и помоги мне определиться, – приглашает принцесса, а я и не знаю, где присесть. Все и впрямь завалено нарядами. Нахожу местечко на табурете. – Совсем скоро будет фестиваль, а учитывая мою надвигающуюся, как гроза, – хохочет принцесса, – свадебку, я должна выглядеть безупречно. Взгляни на платья, какой наряд мне надеть? Небесно-голубой, королевский синий или цвета лазурной пыли?

Потрясенно оглядываю комнату. Она словно заполнена водой, а не платьями. Просто выбери какое-нибудь платье, Ирис, от тебя большего не требуют.

– Они все такие…

– Да, синие, знаю. В этом-то и беда! Какой оттенок тебе нравится больше? Может быть, небесный?

– Он очень нежный, – соглашаюсь я. Вот о чем я никогда не размышляла, так это о нарядах.

– Нежный! Тоже мне, сказала. А что, если все решат, будто я неженка. Нет-нет, это вовсе не про меня. Долой небесно-голубой! Королевский? Согласись, очень подойдет. Такой насыщенный богатый оттенок. Ирис, а что с твоей рукой? Ты поранилась?

О Великий Сотмир! Надеюсь, принцесса не заставит меня разбинтовать руку. Ведь тогда она увидит кольцо. Все же стоило надеть перчатки.

– Пустяки, – говорю я, опуская голову ниже. – Всего лишь поцарапалась.

– Дай я посмотрю! – приказывает принцесса и всматривается в мое лицо, очевидно замечая и синяк на щеке.

Я инстинктивно прячу ладонь за спиной. С чего бы принцессе смотреть на раны? Поднимаю голову и неуверенно улыбаюсь. В глазах принцессы что-то вспыхивает и гаснет.

– Хорошо, – говорит она, и я выдыхаю. – Ирис, мне хотелось поговорить с тобой не только о платьях для фестиваля.

Моя улыбка меркнет.

– Я хотела рассказать тебе кое-что и… отдать. Мне кажется, только ты должна обладать такой вещью. Понимаешь, я нашла картину, на которой…

– Я видела картину, – вдруг говорю я. Сама не знаю, зачем сболтнула это, но отступать уже некуда. Я вижу, как принцесса несколько дней ходит вокруг да около, как смотрит на меня. Бено говорил, что она забила себе голову пророчествами, так не пора ли поговорить об этом. – Там изображена я.

– Значит, Бено все-таки показал тебе ее! Вот же мерзавец! Как же я его ненавижу. Почему нужно лезть вперед меня?

Принцесса подскакивает с кушетки, разбудив Песика, который в следующую секунду опускает голову и вновь погружается в безмятежный сон. Витриция делает круг по комнате, небрежно наступая на дорогую ткань платьев. Ее руки воздеты к потолку, а миленькое круглое личико искажается от гнева. Но в следующее мгновение Витриция успокаивается.

– Хорошо, но вот только ты не знаешь, что я нашла в картине записку.

Она достает из складок домашнего платья свернутый клочок бумаги и передает мне.

– «Ты освободишь меня…» – шепотом читаю я. – Что это значит?

– Я нашла картину, и я и впрямь освободила тебя – спасла, если ты, конечно, помнишь. Я думаю, это пророчество. Ты, наверное, заметила на картине маленькую буковку – Э. Думаю, что ты и есть Эдна, видия, жившая много веков назад, – заключает Витриция, совершенно меня ошарашив.

Пытаюсь переварить услышанное. Бено прав – Витриция тронулась умом. Я совершенно не связана с Эдной, пусть я и сама утверждала обратное, хотя картина остается загадкой и для меня. Но этому должно быть другое объяснение.

– А теперь смотри, что у меня для тебя есть.

Будто бы мало слов, принцесса отодвигает на полу небольшой коврик и, сняв с запястья ключик на цепочке, открывает нишу в полу. Невнимательному глазу и не заметить крохотной замочной скважины. Из тайника принцесса достает шкатулку из серебряного металла и передает мне. Увесистый сундучок тяжким грузом ложится на мои ладони.

– Это подарок от моего жениха, короля Тамура, – говорит Витриция. – Очень странный подарок. Очень… запретный. Я долго думала, но принять его не могу. Он должен быть твоим.

На секунду приоткрываю шкатулку и тут же хлопаю крышкой, спешно возвращая принцессе. Внутри лежит силоцвет. Я понимаю это сразу по сиянию, идущему от него. Интересно, видит ли принцесса то же, что и я. Даже Бено не может найти среди собранных камней тот, что наполнен магией, но мне он откликнулся сразу же, стоило лишь взглянуть на него. То же происходит и сейчас. Камень зовет меня, просит взять шкатулку и вновь открыть ее, прикоснуться к нему. Его тихий голос пробирается мне в голову, но нет! Я не должна! У меня и так есть два камня, я не знаю, что способен сделать со мной третий. Призрак и вовсе удивлен, что я еще жива.

Камень искушает меня, уговаривает, и мне это совсем не нравится. В нем есть некая… неискренность. О Великий! Неужели я уже говорю о камнях, как о живых людях? Наверное, я тоже понемногу схожу с ума.

– Нет, не могу, – говорю я принцессе. Этот камень не должен быть моим, я просто уверена. В нем есть что-то неправильное. – Камни