С поисками ведра поначалу возникли проблемы, но в конце концов нашлось и оно. Решив за неимением такой емкости превратить в нее чей-нибудь шлем, Кальтер вдруг припомнил, что самый большой из имеющихся под рукой шлемов находится не в храме, а на мосту. Шишак великана! Он, правда, был величиной уже не с ведро, а с целую бадью, но это и к лучшему. Швы и обычных шлемов, и великанского не были герметичными. Но если из первых вода вытекала бы на пол довольно быстро, то во втором благодаря его вместительности она задерживалась бы гораздо дольше.

Собрав все необходимое, намотав на копье тряпку и аккуратно зачерпнув воды из бассейна, напарники подтащили бадью за привязанную к ней вместо ручки веревку к статуе Мастера Игры. Вряд ли догадываясь, что все это значит, шотландец, японец и пикт подошли к ним с нахмуренными лицами. Очевидно, зрители думали, что калеки планируют совершить некое святотатство, и не одобряли их поступок. Хотя и мешать им, судя по всему, не собирались – спасибо и на том. Уверенность, с которой эти двое мастерили себе инвентарь, вызвала у легковерных вояк иллюзию, будто калеки точно знают, что они делают. Увы, но вскоре их грозило постичь разочарование – даже инициатор этой затеи Кальтер сомневался, что он правильно истолковал намеки каменных «серых». Но и отказываться проверять свою гипотезу на практике он не желал. Тем более что для этого все было уже подготовлено.

Впрочем, нет, не все. За работой Куприянов ненароком упустил из виду один нюанс: какой именно пакальный рисунок ему необходимо сейчас воспроизвести. За время Игры через его руки прошло немало артефактов – как важных, так и не очень, – но который из них принять за образец? А ведь это был не праздный вопрос. От нарисованного на доске символа могло зависеть многое. В том числе и жизни всех присутствующих в храме…

…Или же это станет в итоге обычным размазыванием воды по камню. Дуракавалянием, наблюдая за которым исподтишка «серые» вдоволь посмеются над одноруким и одноглазым идиотами.

Логика подсказывала Куприянову, что предпочтение надо отдавать самому ценному из известных ему пакалей. Но та же логика возражала, что в Мегалите, где количество игроков и артефактов исчислялось десятками, ценность пакальной «масти» особой роли не играла. И потому, немного поразмыслив, Кальтер намочил тряпку, выжал ее о край бадьи, дабы с нее на головы «художников» не брызгала вода, и, задрав копье, изобразил как мог на доске наковальню и занесенный над ней молот.

Действительно, почему бы и нет? Красный пакаль, полученный им от «серого» в тюрьме на Татакото, сослужил беглому зэку хорошую службу. И в той аномальной зоне, и в этой. А раз так, значит, будет логично использовать тот символ, который до сей поры приносил ему удачу.

Поначалу казалось, что ничего не происходит и что эксперимент провалился. Однако вскоре в храме неожиданно начало светлеть, хотя никаких ламп в нем не было и небо снаружи не прояснилось. Тем не менее всего за считаные секунды загадочный свет без источника стал настолько ярким, что и калекам, и зрителям пришлось волей-неволей зажмуриваться и закрывать руками глаза.

Горец и пикт разразились обеспокоенными криками, но прочие хранили молчание. Японец демонстрировал типично самурайский фатализм, безропотно снося неприятности, с которыми он не знал, как бороться. Калеки же, напротив, не видели пока в ослепительном, но холодном свете угрозы. Более того, они были рады тому, что их усилия не пропали даром. И что «серые» снизошли-таки до ответа, пусть даже он мог оказаться вовсе не тем, который обрадует напарников.

Спустя четверть минуты яркость света достигла предела, после чего он взял и мгновенно погас, а в зале воцарился прежний умиротворяющий полумрак. Казалось, будто за время сияния ничего не произошло, но это было не так. Кое-что все-таки изменилось. Доска каменного Мастера снова была совершенно сухой и чистой. А прямо перед ней на постаменте лежал старый знакомый Кальтера – тот самый пакаль цвета бурой меди с изображенными на нем молотом и наковальней.

– Класс! Получилось! Ты был прав, старик: а водичка-то на самом деле волшебная! – обрадованно заметил Сквозняк, похлопав напарника по плечу.

Ничего в пакале не изменилось. Линии рисунков на нем все так же излучали багровый свет, и сам он наверняка остался горячим. В последнем можно было удостовериться, лишь дотронувшись до него. Но едва Кальтер собрался это сделать, как внезапно кое-кто решил ему в этом помочь.

В роли такого помощника выступил коротышка-пикт. Из всех зрителей он оказался на поверку самым диким и самым невоздержанным. Узрев появившийся на постаменте артефакт, копьеносец тут же с криком бросился к нему. Бросился, начхав на то, что тот появился здесь стараниями других людей, а сам пикт ради этого пальцем о палец не ударил.

Варвар – что с него взять? При виде драгоценной вещи, которая, возможно, имела для пикта какую-то святость, у него сработал хватательный рефлекс. И он, словно вцепившаяся в кость собака, приготовился отстаивать свое право на добычу, пока у него хватит на это сил. Или следуя опять же законам животного мира – пока поблизости не окажется более сильный и агрессивный хищник, уступить которому трофей будет намного безопаснее, чем драться с ним.

Насколько высоко расценивал пикт свои шансы на победу, неизвестно, потому что пакаль пробыл в его руках всего секунду. Обжегшись, копейщик взвизгнул и выронил добычу, а в следующий миг получил по зубам железным протезом.

Кальтер не хотел портить с новичком отношения. Но когда тот уподобился голодному зверю и оскалил зубы, доказывать ему что-то на словах стало бесполезно. Огрызающийся зверь понимает только язык силы, которую настоящий хозяин пакаля ему немедля и продемонстрировал.

Он рассчитывал на то, что зуботычина вправит наглецу мозги и тот поймет, что в этой компании хватать чужие трофеи не принято. Но удар лишь еще больше его разъярил. Вскочив с пола, он сплюнул кровь, проорал в адрес Кальтера какую-то угрозу и бросился к валявшемуся на полу копью, которое он выронил, когда упал.

Но поднять копье с пола ему не удалось. Оно откатилось к ногам шотландца, и тот наступил на него своим грязным стоптанным сапогом. Что, разумеется, еще больше взбесило коротышку. Забыв о Кальтере, он выхватил из-под накидки кинжал, намереваясь поквитаться с горцем за его выходку… И упал к его ногам с разрубленным черепом. Вернее, даже с двумя разрубленными черепами, поскольку меч рыжебородого рассек не только голову пикта, но и водруженный на нее «медвежий» шлем.

Плюнув в сердцах на лежащий в растекающейся луже крови труп, шотландец вытер меч о его накидку и сунул тот обратно за пояс. После чего подошел к Кальтеру и, протянув ему руку, произнес фразу, в которой тот явственно расслышал имя «Джон» и относительно известную фамилию «Огилви». Не иначе избавивший калек от необходимости ввязываться в новую драку, горец наконец-то решил предложить им руку дружбы. И Куприянов не видел причин, почему он должен был отказаться пожать эту самую руку… или, правильнее сказать, лапищу.

– Бег-лец! – произнес он в ответ по слогам на русском языке. Кальтер не видел резона представляться своим настоящим именем даже там, где в такой конспирации, казалось, не было ни малейшего смысла. Но что поделать – сила привычки. И привычки отнюдь не вредной, учитывая специфику его прежней службы.