Словно в подтверждение этих слов из окна выпало что-то еще – по звуку, жалобно-струнное. Мы даже не стали смотреть.

– Те думали, – продолжал Сердюк, – ихний культурный министр их защитит, он вроде тоже на рояле играет, но тот не приехал, некогда ему… Короче, – подвел итог мой охранник, – у нас с кандидатами сильный перебор. Нам за сутки их проверить никак не успеть. Одним, я имею в виду. Без посторонней помощи, в смысле.

– У вас есть идея, да? – понял я. Мой охранник никогда не делает бесполезных намеков.

– Ну, я тут подумал и вспомнил про моего здешнего приятеля, – сообщил мне Сердюк. – Этот мог бы помочь, он-то ситуацией наверняка владеет лучше нашего… Отличный, кстати, парень, мы с ним вместе заканчивали Высшую школу КГБ. Он и сейчас в органах.

– А человек-то надежный? Не продаст? – засомневался я.

В отличных парней из органов я, признаться, не очень верю. Я Сердюку-то, теперь родному, доверился далеко не с первого дня нашего знакомства. А первые три месяца, когда его только прикрепили к посольству Украины в Москве, я думал, что новый атташе будет на меня стучать.

– Не, Василь Палыч, – покачал головой мой бодигард. – Этот – сто процентов не продаст. Он потому до сих пор капитан, что весь из себя жутко правильный. Так и не выучился химичить… Лапоть, короче.

В его голосе мне почудились насмешка и уважение, с легким оттенком зависти.

– Тогда ладно, убедили, – сказал я. – Берем в компанию вашего лаптя. А справочник этот музыкальный закиньте куда-нибудь, чтобы не мешался.

Сердюк взял с сиденья свежекупленную книжку с золотым тиснением, взвесил в руке и отбросил за спинку, к заднему стеклу.

– Сто баксов вытратил, – с сожалением произнес он. – Обидно.

– Так я вам возмещу… – Я было полез за кошельком.

– Что вы, Василь Палыч, даже не вздумайте! – замотал головой мой бодигард. – Я ведь не свои тратил. У нас тут образовался небольшой фонд, от одного московского спонсора ООН.

– От кого-о-о?! – поразился я этой внезапной новости.

До сих пор спонсорами ООН считались только страны-участницы. И, если честно, далеко не все великие державы платили в срок.

– Я про того гаишника, с Манежной площади, – скромно уточнил Сердюк. – Где я флажки снимал. Он ведь сперва ко мне приставал, ругался, каких-то денег от меня требовал. А потом, когда я ему все правильно объяснил, он мне, наоборот, своих отдал, целую пачку зеленых. Прям умолял, чтоб я их взял… Говорю же вам, автоинспекторы тут смешные!

Пока я пил на кухне чай, жена и дочка ходили вокруг меня с таинственными и торжественными лицами. Сперва я порядком струхнул, вообразив, что упустил из виду некую важную семейную дату. Ой, Макс, как же неудобно! Я стал лихорадочно перебирать в памяти наши годовщины и взаимные дни рождения и вскоре сделал вывод: нет, стопроцентно нет – все они приходятся на другие числа других месяцев.

Так, может, наша Анька закончила четверть на одни пятерки? Нет, тоже слабенькая версия. До конца первой четверти как будто еще далеко. Хотя уже в этом я не абсолютно уверен. И потом, в ее навороченном лицее могут быть какие-нибудь промежуточные экзамены или там различные предметные олимпиады, с которыми моя способная дочура справилась, ясное дело, наилучшим образом. И была за то поощрена… Чем, интересно, нынче награждают школьников? Уж, конечно, не грамотами почетными от гороно – красными картонками с ленинским профилем сусального золота… Стоп, не будем отвлекаться на воспоминания. Примем за рабочую гипотезу школьные успехи моей умной дочери…

– Ну-ка, Анька, покажи мне свой дневничок, – обратился я к ней благодушным тоном отца семейства, который в кои-то веки явился с работы пораньше. Практически днем.

– Пап, у нас в лицее давно нет дневников, – сообщила мне Анька, – я же тебе тысячу раз говорила.

– Вот как? – удивился я. – Разве можно школьнику без дне… То есть, я хотел спросить: что же у вас тогда вместо дневников?

– Зачетки и именные блокноты, – вздохнула дочь. – И про них я тебе две тысячи раз говорила. Не понимаю, мам, как этому Человеку Рассеянному с улицы Бассейной доверяют охранять рубежи Родины.

– Но-но! – Я погрозил дочери пальцем. – Будь поуважительней к родному отцу. Пора бы выучить: рубежи Родины охраняем не мы, а Погранслужба, которую хоть и вернули в нашу структуру, однако глава ее подчиняется непосредственно… В общем, Анька, не морочь мне мозги! Давай-ка тащи эту твою, как ее там, зачетку, я посмотрю текущие оценки. Если у тебя пятерки – ты молодец, если тройки – считай, ты осталась на неделю без мороженого.

– Па-ап, – снисходительно протянула Анька, – нам не ставят текущих оценок. А зачетки выдают только на время сессий. И мороженое мне, к твоему сведению, давно уже разонравилось.

– Да? – еще больше удивился я. – Но что-то ведь тебе нра…

Мне казалось, что все двенадцатилетние девочки обязаны любить мороженое и еще этих, маленьких таких, в домиках, куколок Барби. Или дочке уже исполнилось тринадцать? Спокойно, Макс, без паники, просто вычти про себя из нынешнего года год ее рождения и получишь ответ… Нет, как будто все правильно, ей двенадцать. Ложная тревога. Но совсем недавно ей было девять. И я точно помню, она вовсю играла на диване с этими Барби. И к мороженому относилась положительно… Или ей тогда было не девять, а семь?

Дочь пристально, очень по-взрослому посмотрела на меня, и в глазах у нее засветилось сочувствие. Боюсь, именно ко мне.

– Мам, давай ему скажем, наконец, нашу новость, – обратилась она к Ленке. – А то папа уже не знает, о чем и подумать. В такую седую древность углубился. Еще немного – вспомнит про Барби, про «лего» или про игровую приставку…

Проницательность – наша фамильная лаптевская черта, про себя отметил я с гордостью и смущением. Потому что как раз намерился брякнуть про «лего» и приставку. Своей репликой Анька вовремя спасла честь отцовского мундира.

– Не томите меня, – попросил я жалобно. – Что у нас за новость? Мы выиграли в лотерею кофемолку? Вы купили собаку? Анька летит в космос?

– Вот и не угадал! – рассмеялась жена Ленка. – Нашей дочери, Максик, предлагают стать разведчиком.

– Не разведчиком, а резидентом, – затрясла головой Анька. – Так и знала, что мама спутает! Ты представь, пап, как здорово: мне говорят секретное имя и внедряют в сектор номер шесть. И когда мне махнут роялем, я выдвигаюсь вперед…

Секунды на три я обмер – онемел, ослеп и оглох. Я сдуру решил, что к моей Аньке действительно тянет загребущие лапы внешняя разведка, бывшая вотчина Крючкова-Примакова. Шестой сектор шарика – это, по старой нарезке ПГУ, Ближний Восток. Перед моим взором пронеслась ярчайшая картинка: вот, взвихрив желтый песок, с «калашами» наперевес, несется вдаль бригада мучеников чего-то-там, а впереди их бригадир – моя малолетняя дочь в парандже и на лихом верблюде!