– У него было несколько часов в запасе. Два-три, как минимум. Обратно с хаты он шел, разумеется, пешком. Вы же не стали его дальше выслеживать, отправились спать с чувством выполненного долга. Опытному агенту несложно обойти патрули. Агапов дождался, пока отлучится вахтер, пробрался наверх, убедился, что меня нет дома, стал ждать в соседнем закутке, где никогда никого не бывает. В итоге дождался.

– И вы его прикончили, – сказал Одинцов. – Какая жалость. И вообще, на славу провели вчерашний вечер. Я имею в виду вашу разминку с хулиганами, – поспешил уточнить парень. – Отлежаться вам надо, товарищ капитан. У вас на лице написаны все вчерашние приключения. Как рука?

– Ничего рука, – ответил Иван. – Не отрежут, не надейся. А отлеживаться, товарищи, будем после войны, если повезет. Или вон там, в морге. Если не повезет. Чую, что мы на правильном пути. Прогулка в парк нашего друга Светличного-Агапова и посещение им киносеанса не случайны. В общем, слушай мою команду. Берете посмертные фото фигуранта, а также его прижизненный портрет, выполненный мастером мировой живописи Глистой, дуете в клуб и опрашиваете там всех подряд – кассиров, билетеров, контролеров, продавщицу в буфете. Особенно бабушек в зале, если таковые есть. Возможно, кто-то вспомнит Агапова. Нужен портрет человека, подсевшего к нему. Не утверждаю, что это и есть Циклоп, но вероятность имеется. Это может быть кто-то из его доверенных лиц. Копайте, шевелите кудрями, добудьте хоть что-то.

Зацепка не внушала оптимизма, но другого пути не было. Иван тенью следовал за своими помощниками, сменил одежду на гражданскую, блуждал по парку, дважды обогнул здание клуба, прошел мимо пристройки, где находилось жилище Навроцкого.

Это был северный край ЦПКО. К задней стороне помпезного здания примыкали кусты, возвышались наполовину разобранные строительные леса. Ремонт начался еще до войны и завис.

Временами Осокин погружался в оцепенение, сидел на лавочке, смолил папиросу. Дважды в поле его зрения возникали подчиненные. Они опрашивали людей, делали короткие перекуры. Цепочка вражеской резидентуры не выстраивалась в голове капитана, звенья рвались, фигуры не проявлялись.

Его подчиненных поджидало фиаско. Они явились в отдел под вечер, уставшие и расстроенные. Никто не смог вспомнить даже самого Агапова, не говоря уж о том человеке, который к нему подсел. Однако люди видели директора клуба Навроцкого. Перед сеансом он заходил в зал, мелькал в районе сцены, за которой было натянуто полотно экрана. Борис Аркадьевич ушел за кулисы, с кем-то ругался, потом еще пару раз возникал в поле зрения. Но был ли он в зрительном зале, никто сказать не мог. Зато теперь все точно знали, что приходила милиция и что-то вынюхивала.

Во второй половине дня оперативники съездили на Ракитную, опросили жильцов. Получить информацию им удалось только в доме напротив. Гражданка была немолодая, но на зрение и любопытство не жаловалась. Жильца из дома номер пять она видела и практически безошибочно описала его.

Агапов прожил там несколько дней, возникал то в форме, то без. Человек любезный, здоровался, но улыбаться не любил и слова вымучивал с трудом. Посетители к нему не приходили, жил он тихо, вернее, только ночевал.

Ивану оставалось идти ва-банк, отслеживать реакцию конкретных людей на самые простые вопросы.

В девятом часу вечера он позвонил в дверь квартиры Шаталовых. Еще не стемнело. Антонина открыла, и у Ивана пересохло в горле, онемели кончики пальцев. Девушка устала за день, но была удивительно хороша. Скромное домашнее платье, волосы, распущенные по плечам. Большие глаза распахнулись от удивления.

– Это вы? Вот так сюрприз! А я недавно вернулась с работы. Сегодня обошлось без чрезвычайных ситуаций. Иван Сергеевич, что с вами? – Девушка всмотрелась в него. – Вы еще с кем-то подрались? Вчера на вашем лице не было синяков.

– А теперь я знаю, где их найти, – отшутился Иван. – Не обращайте внимания, будем считать, что это результаты некоего служебного расследования.

– А как ваша рука?

– Откуда вам известно про руку?

– Это очень просто объясняется. Дядя Жора ходил утром в больницу. У него больная нога, и дважды в неделю он ходит на процедуры, чтобы она совсем не атрофировалась. Дядя Жора ведь такой болтун. Он рассказал доктору Светину про вчерашнюю историю с дракой, закончившуюся чаепитием. Их связывают давние товарищеские отношения. Тот удивился и сказал, что вчера в районе полуночи вы приходили в госпиталь вправлять руку. Еще посетовал, вот ведь искатель приключений. Про синяки он ничего не говорил, а про руку сказал, что это болезненно, но не опасно. Поэтому мы волновались, но не очень.

– Это очень плохо. – Иван покачал головой. – Работа контрразведки находится под угрозой. Скоро весь город будет знать, чем и как она занимается. Это шутка, Тоня. Со мной все в порядке, я очень рад вас видеть.

– И я рада. А вы пришли по делу?

– Очень хотелось бы зайти просто так, но пока не получается. Георгий Иванович уже вернулся с работы?

– Вернулся. Мы с ним пришли почти одновременно. Он не очень хорошо себя чувствует, расстроен, говорит, что на работе проблемы, отказался от ужина.

– Я могу его увидеть?

– Даже не знаю, Иван Сергеевич. Дядя Жора собирался прилечь, он действительно не очень хорошо выглядит.

– Рано списывать меня со счетов, молодые люди, – раздался кряхтящий голос, и за спиной девушки объявился Шаталов.

Он был одет в длинную кофту, держал в руке свернутую газету. Георгий Иванович сильно прихрамывал, шаркали домашние шлепанцы. Вид у него был действительно болезненный.

– Тонечка, не держи контрразведку на пороге, это может плохо обернуться. Я пока еще в состоянии принимать гостей и отвечать на каверзные вопросы. Спасибо, Тонечка, побудь у себя в комнате, хорошо? Проходите, Иван Сергеевич, не стойте в дверях. Что предпочитаете – чай или цикорий, который люди по незнанию принимают за кофе?

Антонина с сомнением глянула на дядю и бесшумно удалилась. Шаталов с усталой усмешкой наблюдал за капитаном. Тот не мог оторвать взгляд от девичьей спины.

– Вам нравится Антонина, Иван Сергеевич? – Шаталов понизил голос. – Вижу, что так оно и есть, даже не спорьте. И вы ей нравитесь, уж поверьте моей наблюдательности. Ума не приложу, как к этому относиться. Вы хороший человек, порядочный, совестливый. В наше время таких немного. Не возражайте, я знаю, что говорю, разумею, что не смогу держать свою племянницу на привязи. Но сейчас идет такая страшная война.

– Вам незачем переживать, Георгий Иванович. Да и прибыл я по другому вопросу. Не надо чая, и проходить в квартиру я не буду. Вам знаком этот человек? – Осокин достал из кармана и развернул портрет кисти Глисты.

– Как любопытно, однако. – Шаталов нацепил очки, подался к картинке. – Нет, этого человека я не встречал. Давайте еще раз гляну. – Шаталов пристально всмотрелся в портрет. – Увы, ничем не могу вас порадовать. Типовое лицо. Оно неплохо смотрелось бы на плакате, посвященном чему-то героическому. Не имею чести знать. – Он решительно покачал головой. – А у человека, рисовавшего сей портрет, безусловно, есть талант. Он же по памяти рисовал?