Чем бы все кончилось?

Наверное, смертью Алаис. Так что чуть раньше, чуть позже…

Алаис не сопротивлялась, прикрыв глаза, прильнув к плечу теперь уже мужа, и натиск стал ослабевать. Таламир понимал, что ему не противятся, а раз так – какой смысл рваться туда, куда и так пускают? Не убежит от него жена.

Мысли Алаис он, к счастью, прочитать не мог, а то овдовел бы не отходя от алтаря.

Из Храма они вышли под приветственные крики встречающих – Таламировых солдат, дворни и нагнанных для массовки крестьян. В воздух верноподданнически летели шляпы и цветы. Таламир улыбался, его не слишком волновало, что здравницы звучат из-под палки.

Алаис смотрела на синее небо, на стены замка, и думала, что все бы отдала за пролетающий мимо метеорит. Вот что бы ему стоило? Лететь – и прямо Таламиру в темечко? И плевать на теорию вероятности, жизнь бьет все рекорды.

Но метеорита не было.

Погода нелетная.

* * *

Пир удался на славу. Да, кое-где не было соли, где-то не хватило зелени, но вина было в избытке, а на свадьбе гости не салатом живы. Таламир почти не пил, ястребиным взором наблюдая за удивительно спокойной невестой. Размышлял.

Мужчина решительно не понимал, чего ждать дальше.

Криков и слез не будет, это точно, не из того материала девка. Мог бы он и ее сломать, еще как мог бы, но пока незачем, сломанная игрушка удовольствия не доставляет. То ли дело, когда растягиваешь удовольствие, день за днем, играешь с добычей, что та кошка, то выпуская когти, то давая немного отбежать – и вновь ограничивая свободу…

Вот с Эфроном все было ясно и понятно. Глаза Маркуса, усаженного по такому случаю за главный стол, горели бессильной злобой и ненавистью, мог бы – в горло бы вцепился.

Таламир с удовольствием поглядел на пленника.

А ведь какая богатая идея – подарить его королеве! Какой он молодец, что сообразил!

О том, что предложение внесла Алаис, Таламир уже даже и не вспоминал. Не было такого, это он сам, все сам. И какое же удовольствие – видеть униженным и растоптанным человека, который считал тебя даже не грязью на сапогах – намного ниже. Грязи можно уделить внимание, она может раздражать или злить, а такие как Таламир – серая масса. Им никогда не стать людьми в глазах таких, как Эфрон, Карнавон и прочие… ар-ристократы! Твари!

Сволочи!

Ничего, кончилось ваше время, негодяи! Совсем кончилось!

Рука Таламира по-хозяйски обняла Алаис, задержалась на груди. Девушка и не подумала ее скидывать, или как-то выражать свое недовольство. Она отлично понимала, что Таламир пьян, не столько от вина, сколько от своего успеха, а в таком состоянии мужчины становятся опасны. Все им по плечу, все горы им под сапоги ложатся… сейчас сломает ей нос за неосторожное слово, а потом что делать? Может, и пожалеет, так нос-то свой, родной! А до пластики здесь еще не доросли, разве что до радикальной – отрубить ненужное по самые уши.

Маркус сверкал глазами, Таламир лапал законную жену, молчание за главным столом становилось все более тяжким, правда, Маркус молчал потому, что кляп никто не вынул. Наконец, Таламир отпустил Алаис и чуть подтолкнул.

– Ждите меня в спальне, дорогая супруга.

Алаис послушно поднялась из-за стола, и не акцентируя внимание на том, что ее должны сопровождать дамы, покинула зал. Перебьется.

Хотя пять минут побыть в одиночестве…

Таламир проводил взглядом гордо вскинутую голову и повернулся к Маркусу, цапнул того за шиворот.

– Хороша? Да, знаю, что хороша. Это вы, глупцы, не видели ничего…

И верно, не видели.

Видели белую мышь, которая пряталась по углам с книжкой. А мышь расправила плечи, и оказалось вдруг, что у нее шикарные волосы, большие глаза (цвета – вопрос отдельный, но не всем же быть блондинами?) правильные черты лица, просто раньше все сливалось в один блин из-за слишком светлых бровей и ресниц, а сейчас Алаис их подкрасила – и получилось вполне выразительное личико. Правильно подобрать наряд и украшения тоже стоит, и окажется, что у девочки вполне симпатичная фигурка. Может, грудь там еще и не выросла, зато талия тонкая и бедра стройные, а это уже немало. Сама Алаис могла бы добавить, чем смена души красит больше всего, но ее никто не спрашивал. И сейчас две пары глаз проводили закрывшуюся дверь.

Таламир усмехнулся пьяной ухмылкой.

– Да, брезговали… А теперь она моя! И наследника мне родит! Наследника Карнавонов! Нового герцога! Я уж смогу ему оставить эти земли, а то и Эфрон присоединю, понял? А ты сдохнешь в королевской темнице, и вспомнить тебя некому будет. Женишься, ребенка сделаешь, лучше если девочку, я потом ее за своего сына выдам, понял, сопляк? Подумаешь, графом он родился! Так это не только родиться надо, надо еще и сберечь, что имеешь а в вас кровь выродилась, жидкая стала, не стоите вы своих предков! И таких как я не стоите!

С-сопляк!

Таламир жестоко усмехнулся.

– Может, я тебе даже позволю посмотреть, как делаю наследника этой герцогской сучке, понял? Поучишься, а то что вы там умеете, ничтожества…

Таламир отпустил воротник Эфрона – и направился к своему месту. Посидит еще пару минут, выпьет немного – и к невесте.

А тьера Маркуса – обратно, в подземелье. Пусть посидит, подумает о жизни! Таламир, может, и не урожденный тьер, но своего он из рук не выпустит! Перебьетесь, господа! Еще и чужое прихватит! Так-то!

Его дети еще будут своим отцом гордиться. А будут ли дети у Эфрона, и будут ли они знать своего отца – неизвестно!

* * *

Алаис послушно ждала мужа, стоя у кровати. Вообще-то она лежала на одеяле, но когда за дверью раздались шаги, тут же вскочила и приняла свой самый покорный вид. К чему нарываться-то?

И по морде от пьяного мужа не хочется, и супружеского изнасилования не хочется, и вообще…

Мир чужой, а феи-крестные здесь не водятся. Даже в сказках не водятся.

Обидно.

Вот что бы ей оказаться в теле принцессы эльфов с очаровательной мордашкой и бюстом шестого размера? И поклонников три дюжины? Или хотя бы рыжей ведьмы (ну ладно, бюст можно и третьего размера, она потерпит) с крутыми перспективами…

Альбинос-крокодилица, да еще замуж выдали.

Тьфу!

Алаис почувствовала, как сильные пальцы подцепили ее за подбородок, потянули голову вверх – и послушно ответила на поцелуй, стараясь не думать о том, что у жениха во рту вся помойка переночевала. А зубы он не чистил от слова «никогда».

Перетерпи, девочка. Ты сильная, ты справишься…

Алаис твердила себе эти слова, кое-как отвечая на поцелуи, впрочем, ее отвращение вполне сошло за неуверенность девственницы. Она твердила их, когда ее освободили от ночной рубашки и завалили на постель, когда чужие руки путешествовали по ее телу, когда почувствовала боль…