Как известно, и смерть матери не подвигла Тиберия на возвращение в Рим. Должно быть, удручающие перемены во внешности, с годами только усугублявшиеся, старческое любострастие и, безусловно, желание быть подальше как от «людей, созданных для рабства», так и от тех, кто представлялся ему опасным, и определили поведение Тиберия в последние десять лет его правления.

Тем временем, казалось, сама судьба посылала подарок за подарком Сеяну. Тиберий с приближенными, среди которых, разумеется, был и Сеян, пировал в естественном гроте на вилле, справедливо носившей название «Пещера». Внезапно у самого входа в грот произошел обвал и обрушившиеся камни завалили несколько человек. Остальных охватила безудержная паника, и все участники пиршества немедленно разбежались, даже не помышляя о судьбе замешкавшегося в гроте пожилого императора. Один только Сеян остался при Тиберии и прикрыл его своим телом от сыпавшихся камней. В этой героической позиции он и был обнаружен подоспевшими для спасения принцепса воинами-преторианцами. С этого дня доверие Тиберия к Сеяну стало безграничным.

Случившееся стало для Тиберия очередным доказательством ничтожества окружавших его людей: ведь бросили, трусливо разбежались, даже не попытавшись спасти правителя Рима. Один Сеян проявил себя безупречно. Кому же теперь верить? Только ему!

Вне всякого сомнения, Сеян совершенно искренне взволновался за жизнь Тиберия. Не станет его — к власти придет один из сыновей ненавистной Агриппины, и тогда Сеян в лучшем случае потеряет свой пост, а в худшем… Но в любом случае поступок его был достойным и мужественным. Прикрывая Тиберия своим телом, он действительно рисковал, и, окажись сыпавшиеся камни покрупнее или замешкайся преторианцы, гибель префекта могла быть неизбежной.

Усиление своего положения при императоре Сеян немедленно использует для начала атаки на детей Агриппины. Двое из ее сыновей уже люди взрослые, старший из них, Нерон, всеми почитался как ближайший преемник Тиберия, а поскольку последнему уже под семьдесят, то в сложившейся ситуации необходимо поспешать. И Сеян поспешает.

Он находит невольных сообщников среди клиентов и вольноотпущенников Нерона. Не сомневаясь в скором наступлении принципата своего патрона, они постоянно внушают молодому человеку, что ему следует активнее выказывать смелость и независимость, чего, по их словам, желает римский народ, желает войско. Под влиянием своих недальновидных приближенных старший из сыновей Агриппины допускает ряд промахов. У него вырываются порой слова дерзкие, необдуманные, которые окружающими легко могут быть истолкованы как стремление к скорейшему овладению высшей властью. Понятное дело, нашлись доносители, доведшие до сведения Тиберия о коварных замыслах Нерона, а поскольку из двух старших сыновей Агриппина больше отличала Нерона, то для стареющего принцепса это было лишним доказательством властолюбивых намерений сына Германика. Дабы держать Нерона под постоянным наблюдением, Тиберий использовал свою внучку Юлию, дочь Друза, бывшую супругой Нерона. Она добросовестно сообщала своей матери Ливии Августе буквально о каждом вздохе своего мужа, а та делилась этими сведениями с Сеяном. Любые слова злосчастного молодого человека, могущие быть истолкованными как крамольные, выдающие его стремление к власти, каковую надлежало вырвать из слабеющих старческих рук Тиберия, становились известными престарелому принцепсу.

Удалось Сеяну вбить клин и между братьями. Друз, ревновавший к Нерону, поскольку тот был более отличаем матерью, обладал характером злопамятным и действительно был не лишен властолюбия в отличие от старшего брата, коему сие опасное качество упорно пытались приписать. Друз, доверившись Сеяну, не подозревал, что происки Сеяна направлены не против одного Нерона, но против всего мужского потомства Германика и Агриппины. Помогая префекту против брата, он рыл яму и самому себе.

Единственный, кого эта тайная война не касалась, о ком пока никто не вспоминал, это наш герой, Гай Цезарь Калигула, мужавший под присмотром обожавшей его Агриппины. Он был лишь третьим из сыновей Германика, не достиг еще совершеннолетия, а потому скрытые от большинства окружающих смертоносные бури, бушевавшие в большой императорской семье, покуда его не задевали.

Тем временем Тиберий после освящения храмов в Капуе и Ноле отплыл на остров Капрею (Капри), показавшийся ему замечательным местом для уединения, поскольку был мощной природной крепостью: высадиться на него можно было только в одном месте, где была небольшая гавань. «С остальных же сторон он был огражден крутизной высочайших скал и глубью моря»{157}. Вскоре, правда, ему пришлось покинуть Капрею, поскольку близ Рима, в Фиденах, обрушился переполненный людьми амфитеатр, где проходил гладиаторский бой. Погибли, по одним сведениям, до двадцати тысяч человек{158}, по другим — до пятидесяти тысяч{159}. Это трагическое происшествие многие в Риме поставили в вину Тиберию, поскольку он не желал тратить большие деньги на любимые народом развлечения.

Тиберий, как всегда, в трагических для римского народа ситуациях проявил себя достойно. Была оказана всемерная помощь пострадавшим, сам принцепс при известии о страшном бедствии в Фиденах немедленно вернулся с Капреи в Италию. В эти дни он принимал с просьбами всех желающих, и никто не остался без вспомоществования. Тогда в Риме были живы славные обычаи предков: знатные люди открыли двери своих домов для пострадавших, всем оказывали врачебную помощь, снабжали лекарствами. Были приняты все меры, чтобы в дальнейшем не допустить подобных катастроф.

Вскоре Тиберий отправился в добровольное изгнание. Рим более не видел своего повелителя. Последнее десятилетие правления император провел на Капрее. Когда-то Тиберий уже провел восемь лет на острове (с 6 года до н. э. до 2 года н. э.). Тогда пребывание на Родосе было следствием охлаждения к нему Августа и в конце концов с 1 года до н. э. стало официальной ссылкой. Ныне он сам решил укрыться на острове, избегая опасностей жизни в столице. Тем не менее он продолжал зорко следить за всем происходившем в Риме. Прежние подозрения в отношении Агриппины и ее потомства у него только крепли. В 29 году в возрасте восьмидесяти шести лет скончалась Ливия Августа. Осиротевший Тиберий не особенно скорбел по ушедшей из жизни матери, он даже отказался должным образом почтить ее память, хотя многие относились к великой Ливии Августе с большим почтением. К примеру, историк Веллей Патеркул писал о ней как об исключительной женщине, более подобной богам-мужчинам, нежели женщинам{160}.

Когда Августы не стало, Тиберий обрушил свой гнев на несчастную семью Германика. Такой решительный поворот опять-таки не обошелся без содействия Сеяна. Приставленные им к Агриппине и ее старшим сыновьям соглядатаи отслеживали буквально каждый их шаг. Более того, к ним постоянно подсылались провокаторы, уговаривавшие их немедленно бежать на рейнскую границу к германским легионам, якобы готовым в память о Германике поддержать его семью в борьбе против Тиберия. Были советы и совсем уж нелепого толка: Агриппине с сыновьями предлагали в самый людный час на форуме, обняв статую божественного Августа, воззвать к сенату и римскому народу о помощи против Тиберия. Понятное дело, советы эти Агриппиной отвергались, но поскольку она не изобличала гнусных советчиков, не отдавала их в руки властей для законной кары, то Сеян представлял происходившее Тиберию как подготовку к осуществлению переворота, а отказ немедленно следовать советам — как обычную осторожность заговорщиков.