– Проклятые пушки, – сказал он вслух. – Ведь кто-то же найдет когда-нибудь это место! Разобрать бы их да сломать, чтобы знали: мы тоже были достойными людьми. Надо бы… Но дотрагиваться противно.

– Ну и что? Они все равно не действуют.

– Не действуют, потому что заблокированы. – То был один из его прошлых триумфов. – Но можно же разблокировать! Это – зло, милая. Их нужно сломать.

– Ну, если тебе так… – Нора привстала, открыв глаза. – А что, если выстрелить?

– Нет, – немедля ответил Линдсей.

– Взорвать «Консенсус» пучком частиц! Тогда кто-нибудь заметит.

– Что заметит? Что мы – уголовники?

– Раньше это были бы просто мертвые пираты. Все в порядке вещей. Но сейчас разразится такой скандал! За нами обязательно прилетят. Чтобы такое не повторилось.

– Ты согласна рискнуть мирным фасадом, который пока что демонстрируют людям пришельцы? Только ради того, чтобы нас, может статься, спасли? Представляешь, что с нами сделают, когда прилетят?

– Что они могут сделать? Убить? Мы и так почти уже мертвые. А я хочу жить.

– Уголовницей? Всеми презираемой?

– Как раз в этом для меня ничего нового нет, – горько улыбнулась Нора.

– Нет, любимая. Всему есть предел.

Она погладила его по спине:

– Я понимаю.

* * *

Две ночи спустя он проснулся в страхе: астероид тряхнуло. Норы рядом не было. Вначале он решил, что это метеорит – штука редкая, но ужасная. Он прислушался, не шипит ли где уходящий в трещину воздух, но в туннелях все еще отдавалось эхо.

Увидев Нору, он сразу обо всем догадался.

– Ты все-таки выстрелила.

Ее трясло.

– Перед тем как стрелять, я сняла «Консенсус» с якоря. Вышла на поверхность. Там что-то жуткое. Пластик течет из жерла кольца в пространство.

– И слушать не желаю.

– Но я должна была это сделать. Ради нас. Прости меня, милый. Клянусь, я никогда больше не обману тебя.

Некоторое время он хмуро молчал.

– Думаешь, прилетят?

– Не исключено. Я только дала нам шанс… – Нора была расстроена. – Тонны пластика. Вылезают, как паста из тюбика. Вроде гигантского червя.

– Случайность, – сказал Линдсей. – Запомни, нужно будет сказать, что все вышло случайно.

Она виновато взглянула на него:

– Теперь я разрушу пушку.

Он печально улыбнулся и потянулся к ней:

– Что сделано, то сделано. Будем ждать.

ESAIRS XII 17.07.17

Сквозь сон до слуха Линдсея донеслись мерные глухие удары.

Нора, как обычно, проснулась первой и тут же стряхнула с себя остатки сна.

– Что-то шумит, Абеляр.

Линдсей просыпался мучительно, веки никак не хотели разлепляться.

– Что там? Утечка?

Она выпуталась из простыней, оттолкнулась босой ногой от его бедра и зажгла свет.

– Вставай, милый. Что бы там ни было, это надо встретить достойно.

Нет, не так предпочел бы Линдсей встретить смерть. Но вместе с Норой… Он облачился в шнурованные штаны и пончо.

– Тяги нет, – сказал он, трудясь над сложным шейперским узлом. – Это не декомпрессия.

– Значит, спасатели! Механисты!

Они устремились к шлюзу.

Один из спасателей – наверное, самый смелый – сумел протиснуться в шлюз и пробраться в загрузочную камеру. Он неловко балансировал на носках громадных, похожих на птичьи лапы башмаков скафандра. Линдсей в изумлении взирал на него из туннеля, сощурившись и козырьком ладони прикрыв глаза.

У пришельца имелся мощный фонарь, водруженный на «переносицу» вытянутого шлема. Луч света, вырывавшийся из фонаря, был ярок, словно сварочный электрод, – жесткий, зеленовато-голубой, переходящий в ультрафиолет. Коричневый с серым скафандр, собранный складками на сочленениях пришельца, был усеян разъемами.

Луч фонаря выхватил их из темноты, и Линдсей, сощурившись, отвернулся.

– Вы можете называть меня «лейтенант», – сказал пришелец на бейсик-английском, вежливо сориентировав свое тело по вертикали.

Линдсей положил руку Hope на предплечье.

– Я – Абеляр, – представился он. – А это – Нора.

– Как поживаете? Я желаю обсудить это имущество. Пришелец достал из бокового кармана что-то вроде пачки бумаги. По-птичьи быстрым движением он встряхнул пачку, и та развернулась в телеэкран. Он поставил экран у стены. Приглядевшись, Линдсей не обнаружил линий развертки – картинка состояла из миллионов крохотных цветных шестиугольников.

А изображала эта картинка их собственный астероид. Из жерла пускового кольца в пространство тянулась толстая струя застывшего вспененного пластика, почти полукилометровой длины. Верхушку ее увенчивало нечто круглое. Потрясенный Линдсей догадался, что это. Каменная голова Паоло была аккуратно обрамлена венцом из разошедшейся лепестками пусковой бадьи. Композиция накрепко приклеилась к вырвавшемуся из пустышечного цеха пластику, а затем была выдавлена в пространство.

– Понимаю, – сказал Линдсей.

– Автор этой работы – вы?

– Да. – Линдсей указал на экран. – Обратите внимание на тонкий оттеняющий эффект завершающего ожога.

– Мы обратили внимание на взрыв, – сказал пришелец. – Очень необычная изобразительная техника.

– Мы и сами-то необычны. Я бы сказал – уникальны!

– Я согласен, – вежливо сказал лейтенант. – Редко увидишь работу такого масштаба. Согласны ли вы вести переговоры о продаже?

Линдсей улыбнулся:

– Что ж, давайте поговорим.

Мало-помалу мир вступал в новую эпоху. Пришельцы милостиво приняли навязанный им человечеством таинственный ореол полубогов. Систему обуяло предчувствие счастливого Тысячелетия. В моду вошла разрядка. Впервые начали поговаривать о Схизматрице – постчеловеческой Солнечной системе, разнообразной, однако единой, в которой воцарится терпимость, и каждый получит свою долю.

Мощь пришельцев – они называли себя Инвесторами – казалось, была беспредельна. Они принадлежали к расе столь древней, что напрочь забыли о тех временах, когда еще не летали к звездам. Могучие корабли пришельцев бороздили обширное экономическое пространство, торгуя с девятнадцатью другими разумными расами. Было ясно, что их технология достигла такого могущества, что при желании они могли бы запросто разнести этот мирок не одну сотню раз. Так что человечеству оставалось лишь радоваться, что пришельцы выглядели такими безмятежными и приветливыми. Спокойствие и любезность их в данных обстоятельствах немало радовали человечество. Товары, которыми они торговали, почти всегда были безопасны, часто представляли собой немалый – но чисто академический – интерес для искусства либо науки, хотя практической пользы от них было на удивление мало.