— «Элитное» — это просто такое модное слово, — объясняла я, — означает, что это умывальники не для всех, а только для самых лучших людей.

— Оказывается, ты живешь в элитном мире, мой элитный друг, — съязвил Боба.

— Сейчас ка-ак дам! — сказала я, потому что мне стало немного неловко за свою страну. Одно дело, когда мы сами все критикуем у себя дома, а совсем другое, когда на нас смотрят строгие эмигрантские глаза бывшего ленинградца Бобы. Как будто Боба — барин и приехал в свою деревню проверить крепостных, как там они без него справляются.

Я рассказала Бобе, что наш дом на Владимирском проспекте, в котором мы с ним жили с детства, тоже стал элитным, и я вместе с ним. И Боба тоже мог бы стать элитным, если бы остался в России.

— А-а, я знаю, «элитный» означает «умный дом», — догадался Боба. — Подъезжаешь к дому и заранее включаешь чайник, отопление и наполняешь ванну… И самое главное, живешь в однородном социальном окружении.

Приехали. Хорошо, что у нас во дворе есть Лысый. Пока он к нам не въехал, у нас во дворе был просто стиль модерн начала XX века и старые липы, а теперь чего у нас только нет: и шлагбаум на входе, и консьерж в подъезде — типичное элитное жилье в ровном социальном окружении Лысого. И мне не стыдно перед моим другом Бобой.

— А почему ты заранее не включила отопление и чайник? И не наполнила ванну? — спросил Боба.

— Забыла просто… — ответила я.

Я вышла из машины и замерла. Просто не поверила своим глазам, онемела и остолбенела.

На моей старой липе сидел наш охранник Шура с пилой… И пилил.

Пилил! Дерево! Живое! Липу!

И тут я ужасно опозорилась перед моим иностранным другом Бобой. И ведь нет чтобы сделать вид, что ничего особенного не происходит, — мол, у нас тут каждый день кто-нибудь что-нибудь пилит, что захочет.

— Шура, вы что делаете? — шепотом закричала я, умоляюще сложив руки зайкой.

— Не видите, что ли? Пилю.

— К-как? П-почему?

— Хозяин велел. Чтобы на их «мерседес» ветка со снегом не упала. — И охранник скорчил нам грозную рожу.

— Пилите, Шура, пилите, — торопливо сказал Боба и, обернувшись ко мне, прошептал: — Немедленно звони девять-один-один.

Я бегала под деревом и пыталась объяснить Шуре, что «мерседес» Лысого — всего лишь временное явление на празднике жизни, да и сам Лысый тоже временное явление, а вот эта липа уже сто лет растет.

Шура послушал меня и опять примерился своей пилой к ветке. Тогда я сменила тактику и закричала:

— Я вам покажу!

Ничего не помогло. Шура отпилил все ветки, все, и от липы остался обрубок…

…Ну ладно! Я им покажу! У охранника с Муркой не то чтобы близкая дружба, а так, совместные интересы по игре с Львом Евгеньичем в «отними колбаску». Но теперь все!

Больше никогда-никогда в жизни я не буду разговаривать с Лысым. Мое презрительное молчание — вот что послужит ему ответом. И с кем же он теперь, ха-ха-ха, будет беседовать о своей разветвленной личной жизни?..

С одной стороны, Боба — мой друг детства, а с другой — иностранный гость, и это налагает на меня определенные обязательства: не ударить в грязь лицом во время его визита в нашу страну.

— Брр, почему у тебя так холодно? — поежился Боба.

— Пятнадцать градусов — неплохая бодрящая температура, — небрежно ответила я.

Да, батареи холодные, зато в ванной, наоборот, идет только горячая вода, так что в целом все в порядке.

…Где лучше расположить Бобу? В моей комнате немного шумно — с утра просыпаешься от звука пилы и топора, как будто в лесу. На самом деле это дрель. Через стенку, в соседнем элитном жилье, мое однородное социальное окружение вот уже полгода делает ремонт — устанавливает элитные умывальники, стелет на пол элитные ковры.

— А Мурка-то наша где? — спохватился Боба. — Ах, в Англии? А где именно в Англии?

— Мурка… она в Оксфорде. — Я немного подумала и добавила: — За выдающиеся успехи и отличное поведение.

Решила положить Бобу в Муркиной комнате. Огромную кучу Муриной одежды можно сдвинуть в угол, и тогда Боба довольно легко сможет пробраться к кровати, а кучу одежды использовать как кресло для приема гостей.

Поздно вечером мы с Бобой вышли погулять с Львом Евгеньичем. Лысый стоял во дворе и рассматривал свои владения — что бы еще отпилить, снести и вообще подправить.

— Всем привет, Лев Евгеньич, улю-лю, — поздоровался Лысый.

— Познакомься, Боба, это Лыс… то есть Марат, мой сосед, — холодно сказала я.

Боба поклонился, а Лев Евгеньич поднял лапу на колесо «мерседеса».

— Молодец Лев Евгеньич, — подхалимски сказал Лысый. — А чего это вы со мной не корешитесь, как обычно?

— Звони девять-один-один, — шептал Боба, нервно переступая внутри своего длинного пальто.

Я очень хотела повысить голос насчет липы, но вспомнила, что все-таки позиционирую себя как культурный человек, поэтому в рамках взятых на себя обязательств не скандалить по дворам сказала:

— Марат, мне липу жалко. Очень жалко липу. Между нами все кончено, Марат. — И зачем-то добавила: — Все, блин, понял, блин.

Я всегда разговариваю с другом детства из Америки всю ночь, несмотря на смену часовых поясов.

Когда на второй корзиночке из «Севера» между нами наконец совершенно восстановилась прежняя дружеская близость, Боба значительно сказал, что не просто так приехал на две недели. А вот зачем он приехал, он пока не скажет.

Все-таки Боба очень устал от смены часовых поясов. Он заснул, даже не попробовав творожные сырки и не доев пирожные… А я пришла к выводу, что люди все-таки меняются — раньше за Бобой такого не водилось, чтобы он пирожные из «Севера» не доел.

4 января, понедельник

На улице мороз за двадцать градусов, а батареи в комнате иностранного гостя совершенно холодные…

— Дать тебе еще плед? — крикнула я у Бобиной двери.

— Заходи, — позвал Боба и похлопал рукой по одеялу, — садись. Я покажу тебе фотографии.

На фотографиях был красивый Бобин дом, красивый Бобин сад, красивая Бобина машина и разные люди на берегу океана. Некоторые из них тоже были красивыми — те, что, как и Боба, были моими друзьями. Все мои друзья очень красивые и даже прекрасные.

…Они, мои прекрасные друзья, там, на берегу океана, а я тут, совершенно одна. Мурка в Англии, Андрей потерян для меня навсегда, с Лысым я больше не разговариваю…

Все там, на берегу океана, а я тут, в комнате, в которой изо рта идет пар. Правда, это только с утра, потом воздух как-то сам нагревается.

Все утро мы с Бобой жили душа в душу, как будто и не было этих десяти лет.