Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правильно истолковав переглядывания взрослых мужчин, в число которых попали и два собственных охранника, юный наследник развеял появившиеся у них сомнения:
— Я попрошу владыку Макария, чтобы он благословил труд сей.
Гость глянул на своего подручника, и тот положил перед хозяином дома небольшую, но весьма приятно звякнувшую серебром калиту[92]. Услышав за окном голос вечерних колоколов, царевич едва заметно вздохнул, переведя взгляд на подливающую ему сбитня хозяйку. Вернее, на ее живот.
— Я слышал, Большой пожар в прошлом году принес тебе великое горе, Иван Федорович?
У головы Печатного двора непроизвольно дернулись губы при воспоминании о его задохнувшемся в чадном дыму пятимесячном младенце.
— То всем известно, государь-наследник.
— Вижу, Господь не оставил тебя своей милостью. Как назовете сына?
Бхдамс!
Кувшин со сбитнем, выпавший из ослабевших рук хозяйки, разлетелся по полу несколькими крупными осколками и липкой горячей лужей.
— Н-не думали еще…
Не обращая внимания на внезапное косноязычие счастливого мужа, мальчик стянул правую перчатку и приложил ладонь к женскому платью, обрисовав тем самым слегка выпирающий животик. Без всякого стеснения его погладил, а потом под пристальными взглядами мужчин прошелся по комнате, самостоятельно налив из кувшинчика в небольшую берестяную кружечку простой воды. Кратко над ней помолился, а затем вручил приходящей в себя хозяйке:
— Пей. То ему и тебе во здравие.
Подождав, пока берестянка опустеет, довольно кивнул, все так же глядя на живот. Глубоко вздохнул, словно просыпаясь, и попросил-приказал Федорову:
— Проводи меня.
Минут через пять первый из книгопечатников Московского царства вернулся задумчивый и одновременно радостно-довольный — и тут же сграбастал в объятия жену, ничуть не смущаясь давнего друга:
— У меня будет сын!!!
Глава 9
Поздней ночью шестнадцатилетняя черкешенка со свежим красным рубцом поперек шеи сидела на супружеском ложе. И не просто сидела, но с дерзким вызовом глядела на своего законного мужа:
— Да?..
— Нет.
— Я сказала — да!!!
— А я сказал — нет.
— Тогда… Стереги — не стереги, а своего добьюсь!
Покосившись на обрезки шелковой петли, из которой едва успели вынуть царицу, великий государь тихонечко вздохнул и подсел к ней поближе. Подставил предплечье под удар маленькой ножки, вознамерившейся проверить крепость его ребер, и довольно усмехнулся, без особого труда удерживая изящную ступню в руке. Дикая кошка!.. Как ни странно, ее буйный нрав не надоедал, даже наоборот, царственному супругу он очень нравился — за исключением случаев наподобие сегодняшнего.
— Да?!.
Когда она прямо во время жарких любовных утех потребовала от него немедленно возвысить своего брата Салтанкула, даровав ему чин окольничего. Потребовала! Получив же вполне закономерный отказ, пригрозила покончить с собой. Кто же знал, что не шутила? Слава богу, челядь успела достать свою повелительницу из петли — та уже почти доходила.
— Р-рр!.. Да?!
Поймав и вторую ступню, Иоанн Васильевич дернул супругу на себя, довольно ловко перехватив узкие запястья с весьма крепкими кулачками. Несколько возмущенно-злобных взвизгов, энергичное трепыхание гибкого женского тела, немного пострадавшая от острых зубов рука — и, чувствуя нарастающее возбуждение, тридцатилетний властитель сдался:
— Да.
Примирение вышло удивительно долгим и… Сладким. А наутро заботливый муж, видя, как сильно распух и посинел рубец на ее лебединой шейке и как больно ей глотать еду с питьем, распорядился позвать самого лучшего из известных ему лечцов. То есть собственного сына. Постельничий Вешняков тем временем сделал внушение верховым челядинкам, как раз закончившим одевать Марию Темрюковну, — чтобы не трепали попусту своим языком, под страхом усекновения оного. Вместе с головой, разумеется.
— Батюшка. Матушка.
Почтительно поцеловав отцовскую руку и коротко поклонившись царице, наследник без всяких глупых вопросов принялся целить обнаруженные на той самой руке (вернее, ладони) царапины и удивительно четкие отпечатки чьих-то зубов.
— Кгхм!.. Митя.
Мягко забрав у сына пострадавшую от жены конечность (впрочем, десница уже совсем и не болела), Иоанн Васильевич подвел первенца к мачехе и, не вдаваясь в лишние подробности, указал на след от шелковой удавки. Мария, высокомерно взглянув на пасынка, молча задрала подбородок вверх, позволяя малолетнему целителю разглядеть синюшную «красоту» во всех ее подробностях. И не удержала легкой дрожи, когда прохладная ладонь легко прижалась к пострадавшей гортани, ибо прохлада резко сменилась морозной свежестью, растекшейся по всей шее. Затем почти без перехода обернулась жгучим огненным ошейником — и постепенно остыла до ласкового тепла. Словно тысячи иголочек нежно кололи ее кожу, затем тепло тонкой змейкой скользнуло вниз по позвоночнику, растеклось по животу и груди, и великая государыня постепенно начала ощущать в самом низу живота некое сладкое… Неудобство.
— Довольно!..
Отбросив от себя руки пасынка, царица чуть ли не бегом удалилась в свои покои — впрочем, Иоанн Васильевич успел заметить, как сильно побледнела синяя полоса у нее на шее, превратившись в почти неразличимый след, а также полыхающие сильным румянцем щеки.
— Помазать любым ароматическим маслом.
Царевич Дмитрий, ничуть не огорчившийся паническим бегством пациентки, неопределенно покрутил кистью рядом с собственной шеей. Помолчал, а потом с вопросительной интонацией обратился к отцу:
— Батюшка?
— Ступай, Митенька, спаси тя Бог.
Выйдя из родительских покоев, мальчик направился было в сторону собственных (призвали его так рано, что он не успел позавтракать), но вдруг ненадолго замедлил шаг и тряхнул гривой. Остановился, проводив взглядом троицу царевых стольников, несущих на вытянутых руках истекающие вкусными ароматами блюда, и кравчего, бдительно их конвоирующего. Еще раз тряхнул отросшими уже до поясницы прядями волос и повернулся к верной Авдотье:
— Я буду утренничать с Ваней.
Средний из царевичей, сравнительно недавно (и года не прошло) переехавший из женской половины дворца в личные покои, каждый приход старшего брата воспринимал как маленький праздник. Ведь только он умел из любого скучного занятия сделать увлекательную игру или соревнование; только он мог объяснить сложные вещи так, что они становились простыми и доступными; знал целую тысячу историй… А еще в его присутствии можно было немножко попроказничать и посмеяться, ибо даже личная челядинка и дядька-наставник восьмилетнего царевича не делали Ивану никаких замечаний. Не рисковали.
— Митя?..
Потрепав сонного братца по непослушным (семейное!) вихрам, Дмитрий чуть приподнял его подбородок, осмотрел и отправил обратно в опочивальню:
— Умой глаза.
— Я уже!..
— В этот раз сделай это с водой и мылом.
— У-уу!..
Тихо бурча себе под нос что-то неразборчивое, малолетний царевич покорно поплелся обратно, общаться с нелюбимым рукомойником, — а пока он отсутствовал, стольники царских сыновей временно объединились в одну большую команду и довольно