— Его следует щедро наградить, — коротко распорядился сэр Эдвард. Затем он снова испытующе взглянул на дочь, у которой в лице ни кровинки не было. — Так что с тобой, Розалинда? Этот человек… он тебя…

Он осекся, словно с языка не шли слова, слишком омерзительные, чтобы позволить им прозвучать; словно даже помыслить о таком было невозможно. Но Розалинда поняла, о чем он спрашивает, и вся душа ее содрогнулась при одной мысли, что можно дать отцу правдивый ответ. Ни к чему хорошему такая правда не приведет, быстро смекнула она. Ни для нее самой, ни для отца. И уж наверняка ни к чему хорошему для человека по прозвищу Черный Меч. Она испытала невыразимое облегчение, поняв из слов сэра Роджера, что Черный Меч еще жив. Но она понимала и другое: ему недолго суждено оставаться в живых, если отец узнает, что произошло между ними. И когда она наконец заговорила, ложь прозвучала в ее устах вполне убедительно:

— Я так устала, отец. Я вся в грязи, мое платье изорвано в клочья, ноги у меня… — Она примолкла, вспомнив о башмачках из кроличьих шкурок, которые и привели ее к падению. Но она прерывисто вздохнула и заставила себя продолжать:

— Я перепугана сверх всякой меры, но никакого телесного вреда никто мне не причинил.

Их глаза встретились в молчаливой попытке понять друг друга. Поверил ли он ей? — беспокойно гадала она. Способен ли он прочесть в ее глазах, что она солгала? Потом он медленно кивнул, и она перевела дух: сама того не замечая, она даже задержала дыхание. Пока отец распоряжался, чтобы ей приготовили комнату и ванну для купания, Розалинда сидела неподвижно, в оцепенении от всего пережитого. Ее рассудок требовал сна, собственное тело почти ей не повиновалось, так она была измотана и опустошена. Но было еще одно дело, которое она была обязана исполнить. Собрав последние силы, она поднялась с кресла и подошла к отцу, который отдавал последние указания человеку с волосами песочного цвета.

— …ее комнату в восточной башне, — говорил он. В это самое время Розалинда боязливо потянула его за рукав. Тогда он движением руки отослал собеседника и обернулся к ней.

— Отец, насчет этого человека…

— Седрика? — спросил сэр Эдвард, указывая на быстро удаляющегося сенешаля.

— Нет. Нет, не его. — Розалинда плотно сжала ладони. — Знаешь, насчет этого человека… Черного Меча.

Лицо отца сразу же окаменело.

— Пусть мысли об этом молодчике не тревожат тебя больше ни единой секунды, дочка. Его наказание — моя забота, и можешь не сомневаться — он заплатит самую высокую цену за то, что осмелился повредить мне или тому, что мне принадлежит.

— Но он ничего такого не сделал! — воскликнула она, охваченная вновь вспыхнувшим страхом за человека, который был и негодяем, и спасителем, и мошенником, и любовником.

— Если он и не навредил тебе, то уж во всяком случае не от отсутствия желания это совершить. Только благодаря пареньку не случилось худшее.

— Не правда! — Она резко встряхнула головой, отчаянно пытаясь найти слова, которые убедили бы отца. — Я наняла его, чтобы он проводил нас до дома. Клив был ранен. Мы остались без всякой помощи. Он был единственным, кто согласился нас выручить. О, неужели вы не понимаете? Наказывать его — несправедливо. Я обещала ему вознаграждение!

Розалинда знала, как много берет на себя, втягивая отца в подобный разговор. Этим делом надлежало заниматься мужчинам, и ее настойчивость выходила далеко за рамки дозволенного для женщин. Но что было делать с совестью, которая неумолчно нашептывала ей: нельзя допускать, чтобы Черного Меча пытали или казнили за его грехи. Несмотря на его непростительное обращение с ней, он мог бы по праву сослаться на их шутовской брак. Ее отец об этом не знал, а если бы узнал, то, вероятно, еще больше укрепился бы в намерении убить пленника. Но она-то знала, что брак действительно заключен, и не могла допустить, чтобы из-за этого он погиб.

У нее не было времени, чтобы придумать, как поступить, как хотя бы удержать Черного Меча — если ему будет сохранена жизнь, — чтобы он не вздумал открыть все ее отцу. Она хотела бы обдумать все позднее, когда придется этим заняться вплотную. Но сейчас она помнила одно: всякая мука, которую ему приходится терпеть, падет на ее голову, а она просто не в силах и дальше выносить это жгучее чувство вины.

— Я обещала ему награду, — повторила она более мягко. — Вы не можете просто убить его.

— Вряд ли это можно будет назвать убийством, — сурово возразил сэр Эдвард, сверля ее пронизывающим взглядом. Трудно было выдержать этот взгляд, но она выдержала. Какое-то чутье подсказывало: лорд предпочитает верить ее объяснениям хотя бы потому, что любая другая история была бы слишком неприятной и ему оказалось бы много труднее такую историю переварить. Он хотел получить свою дочь целой и невредимой. Если ему не будут представлены неопровержимые доказательства обратного, он примет ее рассказ на веру.

Неловкое молчание было нарушено приходом служанки, которая остановилась в уголке, ожидая, когда нужно будет проводить Розалинду в ее комнату. Но Розалинда не двигалась с места, безмолвно умоляя отца смилостивиться.

— Я разберусь в этом деле, — уступил он наконец. — Обещаю тебе, что мое решение не будет, принято в спешке.

И затем, всем своим видом показывая, что разговор окончен, он двинулся к выходу.

— Тебе нужно выспаться, дочка. О том, что делать дальше, мы поговорим позднее.

Одна темница похожа на другую, думал Эрик, с отвращением оглядывая черную яму, куда его втолкнули. Холодно. Темно. Пахнет мочой и плесенью. Охнув от боли, которую причиняло каждое движение, он поднялся, чтобы принять сидячее положение, а затем осторожно поднял руку, чтобы ощупать бровь. На лбу вспухла громадная шишка; костяшки пальцев кровоточили после единственного удара, которым он сумел ответить группе рыцарей, всем скопом кинувшихся на него; а левая рука давала о себе знать таким ощущением, словно ее выдернули у него из плеча. Но он пока был жив и усердно пытался найти в этой мысли хоть какое-то утешение.

«Будь она проклята, эта дрянь! — думал он с горечью. — Чтоб ей гореть в аду за то что она бросила меня на съедение воякам, как только представилась возможность!»

С холодной расчетливостью человека, давно приученного самому заботиться о себе в трудных обстоятельствах, он обследовал новую темницу, куда его бросили. Клетка оказалась невелика: каждая сторона меньше, чем два его роста. Каменные стены были настолько неровными и шероховатыми, что даже прислоняться к ним не хотелось. Слой слежавшейся соломы прикрывал каменный пол. Единственным источником света служило оконце в тяжелой дубовой двери, забранное решеткой из стальных брусьев. В небольшом ковше, цепью прикрепленном к стене, находилась вода; дыра в полу позволяла смывать нечистоты. Как ни посмотри, местечко было не из тех, где хочется провести побольше времени. Но впрочем, маловероятно, что ему придется здесь задержаться, подумал он с насмешливым цинизмом. Если уж она побежала к батюшке со своей горестной историей, жить ему осталось самое большее денек-другой. Он прекрасно знал, что единственное достояние, которое ценится превыше всего у благородной леди, — это ее девственность, Было ли там какое-то весеннее обручение или нет — ее отец, несомненно, предпочтет убить его, лишь бы не оставлять свидетеля, которому известен изъян в достоинствах его наследницы.